К XIII веку шёлковое ткачество развилось во Флоренции, к XV — в Венеции, красильщики научились получать новые цвета и оттенки, а Болонья многое сделала для усовершенствования станков и инструментов. Ткани распространились по всей Европе и даже чуть-чуть дальше.
Венецианский шёлк в разных своих агрегатных состояниях (и бархатом, и парчой) при дворе Ивана Грозного (а потом и первых Романовых) — не только ценный подарок, но и часть государственной казны.
Mix & match ушлое дворянское сословие придумало тогда же. Ведь турецкий и сирийский шёлк и бархат были дешевле (к тому же основой им обычно служил хлопок), так что ими тоже активно пользовались. Но его сочетали с венецианским. Который оказывался прочнее и просто всем больше нравился.
Итальянские ремесленники объединились в гильдии. В которых всё было очень строго и традиционно. Вольнодумцев и желающих отколоться, чтобы делать что-то своё, то есть подло унести секрет, казнили или калечили за предательство (традиция, уходящая корнями в китайские практики тысячелетней давности), так что особых инноваций не наблюдалось. Зато у гильдий торговцев шёлком дела шли веселее. Они были богаты и влиятельны, и это сказывалось не только на экономике региона, но и на его архитектуре и живописи, которые наглядно демонстрировали состоятельность местных коммерсантов (а поскольку кругом был Ренессанс, благодарным туристам до сих пор есть на что смотреть).
Но как бы ни были строги правила у ремесленников, к середине 1600 годов в Комо (на берегах одноимённого озера) появилось много (около сотни) небольших самостоятельных производств, что сделало этот небольшой, но неприлично живописный город одним из центров производства шёлка.
Считается, что этому помогло решение Лодовико Сфорца, герцога миланского, который очень предусмотрительно, то есть заранее повелел именно в окрестностях Комо засадить всё тутовыми деревьями. Но Сфорца принято путать (и с самими собой, и с Висконти), так что вместо Лодовико иногда упоминают Франческо. Но Лодовико — чаще и охотнее: из-за прозвища Моро. Которое происходило не о слова «мавр», а от «morus». Morus’ом называл шелковицу, символ благоразумия и добродетели, дерево, которое покрывается листвой последним, зато плодоносит первым. Хотя на эмблеме хитрого Лодовико, чтобы все путались, были и дерево, и голова мавра.
Но засажено тутовником там всё было раньше: над этим уже успели поработать Джан Галеаццо Висконти и Галеаццо Мария Сфорца (указ от 15 сентября 1470 года), миланские герцоги постарше, так что мощное вливание саженцев стимулировало экономику региона до всяких там любителей омонимов. И на месте кустарного производства и ремесленных мастерских зародилась шёлковая промышленность.
Почва, климат, живописные склоны и цветущие сады (утверждается, что без этих видов ничего бы не получилось), воды озера, полезные в текстильном производстве, и богатая предыстория дали результат. К XVIII веку Комо становится знаменитым по всей Европе центром производства шёлковых тканей.
Из-за междоусобных войн беспокойных итальянцев кто-то из шелководов ушёл так далеко на север, что оказался на юге. На юге Франции. И сейчас Прованс — один из главных французских регионов, специализирующихся на текстиле и шёлке (хотя итальянский в современном мире развился и закрепился удачнее и масштабнее, но он и постарше будет). Местное население им не удивилось, потому что не все константинопольские беглецы в своё время выбрали Италию. Кто-то из них, повинуясь предчувствиям, сразу перебрался в Авиньон. Благодаря чему в итоге греческие мастера оказались в непосредственной близости от временно квартировавшегося там папского престола. Одно из лучших и удачнейших совпадений для отрасли, ведь Церковь, вне зависимости от своей западности или восточности, всегда была одним из главных потребителей европейского шёлка (да и шёлка вообще).
Итальянская ткань не была очень инновационной в первой время, зато была тяжёлой, плохо драпирующейся и дорогой. Соседнюю Францию, уже обладавшую некоторым потенциалом, это не устраивало, поэтому она сама всё у себя развила — в Лионе. Но не ради прогресса, а исключительно из жадности: чтобы не тратить деньги на итальянские шелка (в основном — на бархат, из которого французская знать очень любила делать всё подряд: шатры, одежду для себя и всей свиты, убранство комнат и часовен, попоны для лошадей, ошейники для собак… и всё остальное).
Ткачи первое время были всё те же, то есть греческие и итальянские, сырьё — привозное. Но Франциск I в 1520 вывозит шелкопряда из Милана (не тайно, а открыто и в результате одного из военных конфликтов), что позволяет зародить собственное французское шелководство на берегах Роны. Значительнее всего всё развивается при Людовике XIV, в эпоху садово-паркового искусства (человечество ждало этого сочетания ботаников и тутовника, ждало), роскоши и мануфактур, эту роскошь производящих.
В Лионе отходят от восточных мотивов, переходя на все подряд, в том числе — на пейзажи. Что как бы символизирует.
Далее, шелководство — то есть не только ткачество — распространяется в Швейцарию и Германию (после гугенотских войн), в Англию, в американские колонии и — при Романовых — в Россию. Шелкопрядством занимаются и в Москве, шелководством — южнее, где-нибудь в Астрахани, но это не мешает и в середине XIX века пытаться высаживать тутовник у стен Кремля. Так, до первых морозов.
К XVIII веку ручной труд сменили машины, что привело к очередному подъёму и развитию производства шёлка. Комо оказался в авангарде, потому что ремесленники были настроены на инновации (то есть особо не бунтовали против новых технологий и станков, как это было принято в других европейских странах; наоборот, они подчинили машины себе, научившись использовать пар для приготовления каштанов и салями прямо на рабочем месте, что заодно придавало тканям незабываемый аромат), и потому что рядом был Милан, в котором находилось всё, что требовалось для развития и улучшения. В первую очередь — миланцы.
С середины 1850 годов успеху Комо начинает активно способствовать миланская Levinstein & Company. Компания, занимавшаяся производством красок, в том числе — для шёлка (Хью Левинштайн побеспокоился даже о получении английских патентов, связанных с шелководством и окрашиванием текстиля, — чтобы наверняка).
В 1869 году Паоло Каркано организовывает пятизвёздочную школу для мастеров, задачей которой становится обучение самых талантливых мастеров по шёлку со всей Италии (сейчас тоже есть школы при модных домах и особо крупных фабриках, занимающиеся тем же самым, но — для поддержания, а не для развития). А чем больше в регионе талантов, тем богаче и успешнее его промышленность.
Шёлк долго оставался в Европе товаром не для всех. Во-первых, из-за своей стоимости. Это был стратегически важный товар, который отвоёвывали и захватывали, передавали по наследству, обменивали на лошадей, дарили монастырям, хранили в государственных сокровищницах и доставали только по праздникам, а иногда даже оценивали выше золота. Во-вторых, благодаря законам против роскоши, которые сдерживали желающих; а иногда запрещали бархат и шёлк ещё и дворянам, чтобы те случайно не разорились, составляя базовый гардероб. В-третьих, из-за непрактичности. Да, он приятен и лёгок, нежен и тонок, комфортен и блестящ, но чем проще живёт потребитель, тем чаще он стирает, перекрашивает и перешивает свою одежду. А шёлк от подобного обращения пухнет и дохнет. И кому он такой нужен? Впрочем, это не значило, что рядового потребителя не тянуло к эффектам и ощущениям от дорогих тканей. Или просто к блеску и лёгкости. Последствия классовой борьбы, индустриализации и урбанизации, а также прогресс в науке и технике привели не только к тому, что шёлк стал доступнее (как японский, хлынувший в европейские города после открытия Суэцкого канала, что сказалось ещё и на ценах), но и несколько изменился с точки зрения состава. Искусственный шёлк — тоже шёлк, решил потребитель. И двинулся в сторону вискозы и нейлона, которые заодно могли выдержать всё. Даже стирку.
В начале ХХ века и в межвоенный период всё самое интересное происходит во Франции и США (где Селиг пытается продвигать эскизы Бакста для набивных тканей, где создаётся новая мода для новой американской женщины, где ар-деко требует геометризма и так далее). В Италии всё есть, но всё — спокойно. Только после Второй мировой войны, когда Китай наводняет своими тканями западный мир, а шёлк-сырец из-за конкуренции становится всё невыгоднее производить на месте, о модной индустрии Италии начинают задумываться как об индустрии, то есть всерьёз. Италия начинает активно сотрудничать с США, продвигая итальянское для американок и как бы американское—- для итальянок, во Флоренции в 1951-52 годах проходят первые показы мод, а север Италии становится центром текстильной и модной индустрии.
И выясняется, что производство сырья было не только основой производства тканей в целом, но и его тормозом. Тутовые деревья оказываются с этого момента в безопасности, а реорганизация предприятий помогает не отвлекаться по пустякам, а совершенствовать вместо этого ткани и открывать новые фабрики, для которых шелководство больше не является обязательным условием (этапов меньше, а китайского сырья хватает всем).
В какой-то момент шёлк из Комо приобрёл такую популярность, что в 1972 году его производство превысило производство в Китае и Японии. И если Китаю тогда внезапно было нечем гордиться, то Япония в ХХ веке была мировым лидером в этой области.
И сейчас почти весь европейский шёлк производится в Италии. До сих пор все производства семейные, а иногда — ещё и малые. Что обеспечивает и лучшую коммуникацию, и более ответственное отношение к работе (но это вообще про ломбардцев, они такие).
Все дороги ведут в Рим, все шёлковые шарфы производятся в Комо. Во всяком случае, для подавляющего большинства модных домов со всего мира — там. Правильным переводом «Made in Italy» на бирке будет: «Сделано в Комо». Если что-то случайно сделано не там, то это исключение из правила, чудо чудное и диво дивное и обстоятельство, мгновенно превращающее квадратный лоскут итальянской ткани в раритет.
Разумеется, в целях повышения престижности товара покупателю часто сообщается, что это не просто итальянский шёлк, но из самого Комо шёлк. Что, конечно, всего лишь маркетинговая уловка. Ведь где бы ему ещё? Как вариант: рядом, в регионе Венето; но там его обычно только ткут (и районы вокруг выглядят очень промышленно), но печать и обработка — это всегда один и тот же адрес, хотя и не всегда одна и та же семейная фирма (какая конкретно— не имеет значения, ведь красота местности уравнивает всех, влияя заодно на красоту получаемой продукции). И Armani, и Valentino, и Alexander McQueen, и Dior — все там. Кто помельче — тоже. От Комо не уйти никому.
В начале двухтысячных в Комо насчитывалось в одной только области обработки шёлка около 800 компаний и 1800 фабрик со средней численностью 10 рабочих на фабрику. У каждой такой маленькой фабрики — своя роль и определённый этап производства. То есть обычно они выполняют какую-нибудь одну фазу производственного процесса. Например, подготовку волокон или их окрашивание.
Селестино Пьянецца (Celestino Pianezza) основал своё предприятие в конце XIX, став одним из первых новаторов в не уточняемых областях производства и дизайна шёлка, но что о нём точно известно: компания до сих пор жива и развивается в разных направлениях, принадлежа его потомкам.
Энрико Бозелли (Enrico Boselli) открыл свою фабрику в Комо в 1898 году, сконцентрировавшись исключительно на ткачестве, и к 1930-м годам стал одним из первых итальянских производителей, использовавших искусственные волокна (вискозу, а затем ацетат) наряду с чистым шёлком. Сегодня Boselli контролирует все этапы производства, от обработки пряжи до крашения и отделки, при этом практически полностью компьютеризировавшись (как будто бы одним из первых в регионе).
Джанни Бинда (Gianni Binda) основал своё ткацкое производство 1945 году. Оно тоже принадлежит потомкам отца-основателя, занимается всем спектром текстильного производства (от дизайна до продаж), обслуживая в основном США, Японию, Германию и Францию.
А ещё есть Mantero, основанная в 1902 году, но не прямо в Комо, а в Грандате (но это рядом, в 15 минутах езды), в последние годы возрождающая разведение шелкопряда в Италии; Frey, существующая с 1899 году; Clerici Tessuto, которое супруги Clerici и Tessuto решили открыть в 1922, ткани которой закупает Altuzarra, в чьих платьях потом ходит Анна Винтур…
А Ratti Group — это просто самый крупный и известный игрок в регионе (с 1945 года).
И пока берега озера Комо привлекают своими виллами и видами миланскую элиту и туристов со всего света, многочисленные местные производители текстиля тихо и незаметно становятся и продолжают оставаться золотым стандартом для ведущих и ведомых мировых модных домов, от Christian Dior и Hermès до Trussardi и Longchamp (ну, так утверждается).
А ещё Италия (уже целиком, не только лишь Ломбардией) является вторым по величине производителем текстильного оборудования в мире (куда только не экспортируя станки и машины для прядения, ткачества, вязания и отделки), на котором и над которым тоже работают специалисты из Комо.
У Ratti, как у любой приличной компании с севера Италии, есть своя Fondazione — The FAR. Которой принадлежит свой Museo Studio del Tessuto, основанный в 1998, когда Антонио Ратти (основатель марки Ratti) осознал ценность собственной коллекции текстиля, которую он собирал в профессиональных целях, и решил поделиться архивными образцами с широкой публикой. В 1985 году была организована выставка Textiletheque, на которой коллекцию всем показали, после чего передали FAR, чтобы хранить и архивировать наследие ещё лучше. К обследованию коллекции привлекли историков текстиля, в 1995 начали компьютеризировать архив (как именно и что под этим подразумевается, не уточняется).
Деятельность музея предполагала когда-то ещё и обучающие программы, и выставки современного искусства (связанного с текстилем), но времена эти безвозвратно прошли. Примерно год назад.
Музей шёлка в Комо (Educational Silk Museum, то есть ещё и образовательный) — тоже довольно юная организация. Это результат реструктуризации местных предприятий и появления общеевропейского интереса к собственному наследию, даже если оно не очень культурное на первый взгляд, и ремёслам.
В шестидесятых годах текстильная промышленность начала меняться в результате фундаментальной реорганизации, что привело к тому, что через двадцать лет многие шёлковые фабрики окончательно покинули свои прежние помещения, оставив и оборудование, и материалы, которые при должном обращении обещали превратиться в архивные. За что и принялись ассоциации Classe ’27 и Ex Allievi del Setificio, начав сбор будущей коллекции музея в 1985 году, которая уже в1990 году была представлена публике.
С годами количество экспонатов увеличивалось, в основном — за счёт пожертвований и передачи в дар.
В 1992 году была создана Associazione per il Museo della Seta di Como, чтобы поддерживать новый музей и помогать ему в дальнейшей деятельности, в первую очередь — в образовательной миссии, во вторую — в сохранении и реставрации экспонатов (с сохранением оригинальных механизмов, это было обязательно). Потому что оборудование было произведено в период с 1850 по 1950 год, не всегда использовалось и не всегда обслуживалось.
В 1995 году был проведён международный конкурс на создание логотипа музея, в котором победили Симона Замперини и Габриэлла Орнаги. Из Милана. Потому что только так и должно быть в международных конкурсах.
Конкуренция со стороны Китая в последнее время заметно возросла. Самыми блестящими были девяностые годы прошлого столетия, когда мода становилась всё более и более массовым явлением. Настолько блестящими, что эту репутацию до сих пор не утратить. Но хоть творчество, дизайн и качество — всё ещё конёк (коньки) итальянцев, в условиях, когда Китай берёт количеством, а покупателю чаще всего всё равно, выстоять трудно. Что ещё обиднее: качеством Поднебесная тоже берёт, так что многие сразу идут на родину шёлка. Но не всё так печально: пока Европа потребляет китайский шёлк, Азия скупает итальянский. Потому что он итальянский. Под видом какого-нибудь Dior’а (которого часто подделывают на китайском шёлке, кстати говоря) или Acne Studios, но тем не менее. Потому что люкс пока не поддаётся Китаю (ну, не весь). Да и в Европе поддерживать отечественного производителя — не только старая привычка, но и современная европейская добродетель, так что на место прежних покупателей регулярно приходят новые (идейные).
Шёлк-сырец внезапно тоже становится дефицитным. Производители из Китая сокращают производства, переориентируясь на выращивание других культур, более перспективных, и одновременно с этим территории вокруг Шанхая индустриализируются, что сокращает площадь сельскохозяйственных угодий, так что конкуренция на уровне готовых тканей — это половина проблемы.
Но итальянцы снова начинают выращивать шелкопряда у себя. По чуть-чуть, в рамках борьбы за сохранение традиций и для кутюрных коллекций, но всё же.
При этом ничего хорошего, честно говоря, в шелководстве по отношению к шелкопряду нет. И из-за всей этой индустрии он обречён: как только выяснилось, что мальчики-шелкопряды дают больше нити, чем девочки-шелкопряды, для производства начали специально плодить мальчиков. А у них в гордом одиночестве мало шансов на счастливое будущее, как ни планируй, да они особо и не стараются.
И всё это неоднозначно, конечно. Но возрождением шелководства в Италии очень, очень гордятся.
Всегда ли стоит результат того — вопрос спорный, потому что не весь результат — шедевр. Но обычно за этим в Комо следят.
Клиент может обратиться к производителю с каким-то конкретным запросом или идеей (состав, фактура, цвет и так далее), чтобы для него изготовили ткань для будущей коллекции. Этим балуются даже небольшие скандинавские фирмы, шьющие не больше сотни платьев в сезон, и частные заказчики, обставляющие дом после ремонта (лучшие итальянские компании специализируются и на шторах с обивкой). Но чаще всего разработкой тканей и принтов, с применением инноваций, которые год от года становятся только инновационнее (чаще всего это касается волокон, их обработки, красителей и тому подобного), занимается сама фабрика, то есть соответствующий её отдел.
Разумеется, с привычными видами сырья в Комо работают в первую очередь; но даже шёлк, шерсть (кажется, лучшая — до сих пор из Шотландии) и хлопок до сих пор есть куда улучшать. Хотя казалось бы, столько лет вместе. К этому можно добавить искусственные волокна (например, модал или вискозу), чьи свойства тоже создают простор для творчества, и sustainability — современное требование ко всему подряд, из-за чего в производстве используется всё меньше воды и красителей, а в перечне преимуществ конкретной фабрики появляется обязательный пункт о заботе об окружающей среде.
Затем с каталогами образцов начинают работать модные дома по всему миру; и если кто-то определяет цвета и принты следующего сезона, то это не всегда самые заметные модные дома, а кто-то на севере Италии, до кого широкой публике и дела нет.
И над очередным платком работает не обязательно какой-нибудь хорошо известный всем бренд, но, как случается с любым ОЕМ-ом по всему миру, скромные мастера производства. Дизайн создаётся с нуля или дорабатывается группой художников. С карандашными эскизами и акварельными набросками. Это очень люксово, очень. В этом ощущается ремесло и творчество. Клиенты ценят, а клиенты клиентов — ни о чём не догадываются. Шарф для Liberty of London может быть полностью отрисован в Комо, и быть при этом очень британским. Заподозрит ли что-то турист, приобретающий сувенир на память? Не факт. Китайский магнитик в этом плане честнее, ибо ничто в нём не вводит в заблуждение. А вот с шарфом можно и обмануться.
