Я люблю вещи с историей. Однако поскольку большинство из них принято считать антиквариатом, обычно приходится соглашаться на вещи с хоть какой-то историей. Но чтобы было в ней (в истории) что-то про изобретение, про этапы создания, про людей, которые что-нибудь усовершенствовали или удачно позаимствовали. Всё это может производиться как угодно, лишь бы оставалось там место для уникальности, которая хоть как-то облегчает нам жизнь в эпоху технической воспроизводимости произведений искусства. Так у меня и появляются всякие Pilot Capless, маврикийские кисти и кошельки Leonid Titow. В них во всех что-то есть.
В последнее время меня то несёт в сторону вещей Leonid Titow, то относит обратно (то есть всё происходит волнообразно). И возвращаюсь я уже не с пустыми руками, а обязательно с чем-нибудь; и всё это прекрасно, но мало любить вещь просто за то, что она удобна и прилично выглядит. То есть я так не умею, мне нужна предыстория. Поэтому я решила задать ряд вопросов одноимённому дизайнеру.
Моей карьере это никак не поможет (нельзя помочь тому, чего нет), и я не издание, мне не надо беспокоиться о том, как бы так задать вопросы, чтобы это было интересно гипотетической целевой аудитории. Я свою целевую аудиторию себе вообще слабо представляю. Так что никаких искусственных ограничений.
Поэтому я в итоге и спросила то, ответы на что были интересны лично мне. Спрашивала в письменной форме. В ней же получила ответы. А потому можно считать, что этот текст был написан в соавторстве (в связи с чем вопрос «Что бы я без него делала?» в отношении Леонида Титова обретает дополнительные смыслы).
За всех не скажу, но лично мне было интересно. Во-первых, побыла сама себе журналом «Теория моды». Во-вторых, многое «расколдовалось» или оказалось не совсем таким, как представлялось после статей в названном чуть выше издании. И это хорошо.
Ниже не единожды будут упоминаться Япония и Hermès. На то есть свои причины, конечно.
Япония — потому что я всегда её часто упоминаю. И потому что кожаные изделия со временем начинают завабисабиваться, а ваби-саби — это наше всё.
Hermès — потому что там мне однажды недвусмысленно заявили, что мадам (это они про меня, да) пора завязывать с серым цветом. И заявили так, что мадам прямо на месте с ним и завязала. Одним из рекомендованных узлов. С тех пор у мадам были срывы, оно и понятно, но жить стало веселее.
Яркие изделия из кожи (ярче только у Anya Hindmarch) и желание всё делать качественно есть и у Leonid Titow, и у большого французского дома, и швы мне нравятся у тех и у других. Технологии и степень крутизны разные, но почему бы и не упомянуть одно в связи с другим лишний раз, если к слову придётся? Гипотетическую целевую аудиторию это всё равно не побеспокоит.
Собственно, с неё и начнём.
Как выглядит целевая аудитория марки? Что написано в разделе «О бренде» на сайте, так это я видела. Но когда изготавливается конкретная вещь (вот не модель, а именно вещь; потому что штучного-то очень много, и даже у меня в хозяйстве водятся единственные, как мне кажется, экземпляры), возникает ли какой-то образ её будущего владельца? Что-нибудь вполне материальное? Или тут применяется тот же метод, которым пользуется Жан-Клод Эллена: он никого себе никогда не представляет (и другим не советует). Ни блондинок, ни брюнеток, ни мальчиков, ни девочек…
В целом я никогда не рисовал в голове целевую аудиторию. Я хорошо знаю, как это должно быть с точки зрения маркетинга, но не озадачиваюсь этим. Мне нравится создавать вещь так же, как художник рисует картину, один раз, с удовольствием и с полной отдачей. Иногда, если я вижу заказчика вживую, да, я примерно думаю, что тут надо бы сделать побрутальней, а тут поставить весёлую подкладку. Но это не всегда, чаще вещь уходит курьером, я не знаю конечного получателя, так же как и покупателя в магазине. Потому, да, каждая вещь в чём-то уникальна, но без изначальной привязки к обладателю.
Над нашим городом всегда светит солнце, но это не всегда заметно. Обычно небо серое, дома серые, асфальт серый… Одно хорошо: хотя бы оттенки разные. И граждане любят всё тёмненькое, чтобы сливаться и гармонировать с пейзажем. Но рюкзачки и обложки для паспорта (и не только они) совсем не такие.
Откуда берутся такие яркие цвета (жизнеутверждающие, я бы даже добавила)?
Я родился в Питере, и с этой серостью над головой живу всегда. Видимо, тяга к яркому — это внутренний протест. Чёрные и серые вещи всегда делать легче. С цветом же надо работать. Мне просто даются яркие однотонные вещи, но сложно делать вещи из нескольких цветов, эту науку можно бесконечно познавать и совершенствовать.
Есть ли какие-то цветовые сочетания, с которыми хотелось бы поработать, но наша публика к такому не готова? Понимают ли и принимают ли у нас яркие цвета? Или они хороши для малых форм, например, для рюкзачков, а публика выбирает чаще что-то спокойное? Серое, чёрное, коричневое? Или потребитель не так предсказуем? Предпочитает ли он необычные оттенки и что-то яркое? Или всё-таки предсказуем, а потому выбирает привычные цвета, которые подойдут вообще ко всему?
А вот чёрт бы его знал. У меня не настолько большой выпуск, чтоб я точно мог отследить, что огромная партия фисташкового цвета встала, а продается всё цвета вишни. В общем выпуске половина вещей — тёмный монохром (чёрный, серый, коричневый), остальные 50% — яркие цвета. Продается всё, это вопрос времени. Каждая вещь находит своего обладателя, даже в самых безумных цветах. Опять же география продаж обширна. Но какой-то цветовой тренд я не могу выделить, даже для конкретного региона.
Как эти цвета подбираются? Как принимается решение, какие цвета будут в работе в ближайшее время? Контент-анализ и вырезки из журнала Vogue и каталога Quelle, работа с аккаунтами Lancel, Hermès, Pantone, côte&ciel, Скотта Шумана и так далее, в бесконечность?
Или у нас тут своя атмосфера (это я про индустрию в целом; про ту самую, о которой принято говорить, что её у нас нет)?
Никакого анализа и вырезок из журналов. Я не держал в руках ни один журнал мод уже несколько лет, я почти не смотрю чьи-то аккаунты, трансляции с показов, даже если мне это интересно — я с трудом нахожу на это время. Опять же, я хорошо знаю теорию, как всё это надо делать, как надо формировать. Следить, тренды, бренды, планы… Пусть это делает кто-то другой, я спокойно занимаюсь своим ремеслом в своё удовольствие. Потому выбор цвета — это мой выбор на складе у поставщика кожи. Я вижу кожу, она мне нравится, я вижу в ней что-то — и беру партию. Вот и весь тернистый путь.
Появится ли когда-нибудь продукция Leonid Titow в каком-нибудь Au Pont Rouge? Ибо там есть вещи не только россиянских дизайнеров, но и петербургских, вот и подумалось…
Вполне возможно, время покажет. Конкретно в Au Pont Rouge я не стремлюсь, мне кажется, это временный проект, не очень жизнеспособный при нынешнем менеджменте. Это мой взгляд со стороны, как обывателя, возможно, я ошибаюсь.
Всё выполнено очень тщательно, это видно. Но чем тщательнее, тем, наверное, медленнее? Это не мешает? Или приятнее делать лучше, а не больше, больше, ещё больше? Или есть что-то такое, что не требует уймы времени на изготовление и хорошо продаётся, а пока оно хорошо продаётся, можно сделать что-нибудь для души?
Есть определённый уровень качества, который я считаю для себя приемлемым. Его же я задаю своим портным. Все нацелены на результат, при этом рабочий процесс направлен на скорость. Мне нравится работать и быстро, и качественно одновременно, чётко работать, аккуратно. Я всегда говорю, что любое изделие — это конструктор. Когда ты хорошо владеешь технологией, оборудованием, процесс становится отлаженным, как часы. С этого момента нет никакой разницы, какое изделие ты шьёшь, ты просто собираешь конструктор. В нашем каталоге есть трудозатратные и времязатратные вещи, но, естественно, это потом компенсируется стоимостью. Есть вещи более простые, быстрые в изготовлении, но они и стоят дешевле. А так весь мой труд с душой, если я работаю — это всегда связано с удовольствием, по-другому я бы этим не занимался.
К предыдущему вопросу: соответствует ли скорость сбыта ожиданиям?
Поясню. Мне нравится, что вещи живут и носятся долго. К ним успеваешь привязаться, они становятся по-настоящему близки… Для природы это полезно, опять же. Но широко известно: гораздо выгоднее делать то, что быстрее портится. И делать это заодно дешевле. Чтобы потом продавать три по цене двух.
Мой серый рюкзак, который был сшит четыре года назад, делает вид, что выбрал жизнь вечную. И за другим таким же я ещё долго не приду. То есть публика я благодарная, но во многом бесперспективная. Или новые клиенты спасают ситуацию, пока старые пытаются как-то победить свой серый рюкзак?
В этом плане мы, наверное, какие-то альтруисты. Моя задача — сделать максимально качественную вещь в рамках наших производственных ограничений (всегда можно сделать ещё и ещё лучше, но у каждого производства свои ограничения: по оборудованию, квалификации портных, качеству материалов, фурнитуры и т. д.). Я сам лично хожу со своим рюкзаком пять лет, каждый день. Он со мной не одну страну объехал. Сам думаю, ну когда же что-то сломается, лопнет, порвётся, ну где предел? Он для меня, как эксперимент. Мне кажется, в современном мире перепроизводства круто делать что-то долговечное, не ежеминутное. Хотя, конечно, это коммерческий минус. Мы можем приехать на ярмарку в регион, к нам придут покупатели, покажут свой кошелёк трёхлетний, поблагодарят — и пойдут носить ещё три года. Так было очень много раз. Зато у меня на душе тепло. Плюс это репутация, которая идёт за брендом, хорошая репутация. Да, как и у любого производителя, у нас бывает какой-то брак, но мы всегда слышим покупателя, всё бесплатно ремонтируем. Мне важно, чтоб клиент был доволен.
И всё-таки рюкзаков Leonid Titow у меня три: на каждый день, под большие и толстые учебники и для летних прогулок налегке. Один из них довольно долго висел во Freedom Stor’е. Он бы и дальше этим занимался, наверное, и совсем и не стал бы моим, если бы я не захотела сопоставить наши с ним габариты, чтобы понять, как мы вместе будем смотреться (чтобы потом заказать это в другом цвете, если композиция получится более-менее гармоничной).
Рюкзак терялся на общем фоне и выглядел уставшим (когда я это лирическое отступление сочиняла, я ещё не знала ответ на вопрос ниже). Колин Эллард учит нас, что одушевлять вещи — не только нормально и до сих пор принято, но и заложено в самой человеческой природе, то есть за склонность к анимистическим верованиям мы должны благодарить наш собственный мозг. Так что выглядел. И именно уставшим. А потому не впечатлял. Чтобы что-то почувствовать, в него надо было всмотреться. А ещё лучше — потрогать (если хорошенько подумать, то не ваби-саби — наше всё, а осязание).
Через несколько дней, после кремов и спреев, после прогулок по галереям и презентациям, после лекций про многоликий модерн и поездок в исторический центр города (то есть мы его развлекали, как могли), рюкзак пришёл в себя. И стал даже интереснее, чем на фотографии. Потому что, как учит нас уже Мари Кондо, вещь живёт и хорошо себя чувствует только тогда, когда выполняет своё предназначение и чувствует себя нужной.
И в этой связи хочется поинтересоваться: если изделию уделяется так много времени и внимания, интересует ли потом кого-нибудь его дальнейшая судьба? Где заканчивается забота и начинается коммерция? Кто-нибудь навещает рюкзаки и сумки во Freedom Stor’е? Кто-нибудь скучает по каким-то штучным экземплярам, следит за их жизнью в соцсетях (по отзывам, хэштегам и так далее)?
Однозначно — да. В магазине мы следим за вещами: какие-то «устают», кого-то поцарапал покупатель и так далее. Некоторые забираем, приводим в порядок. За уже купленными вещами также следим по возможности. По отметкам в соцсетях от покупателей, за путешествием вещей по миру, по разделу отзывов на сайте и в соцсетях — это приятно всегда. Апогей подобного слежения — несколько раз обнаруживал, что люди перепродают наши вещи на «Авито» спустя несколько лет после покупки, это интересно.
Внимание к деталям заметно. То уголочек какой-нибудь, то шовчик, то заклёпочка, чтобы лучше сидело или лежало… Но это из очевидного, а есть ли какое-то собственное инженерное решение, которым можно гордиться?
Не могу сказать. Во многом в работе с кожей я самоучка. То, что мне может казаться моим изобретением, скорее всего, является частью уже давно изобретённого велосипеда. Кожа — старейший материал, с ней работают тысячелетиями, потому не уверен, что я родил какую-то новацию в технологии.
Что первично: материя или сознание? То есть сначала закупается материал, который понравился теми или иными своими свойствами, а потом из него что-то «сочиняется»? Или хочется сшить то-то и то-то, и для этого специально подбираются фактура, цвет и всё прочее? Или есть проверенные варианты, которые точно «взлетят», и на базе этого все эксперименты и ведутся?
Вот это сложный вопрос. В моей работе это две параллельные плоскости, которые в какой-то момент пересекаются. Для этого я должен иметь большое количество разного материала на складе, про запас, без конкретной цели под изделие. Параллельно есть куча эскизов. В какой-то момент я нахожу нужный мне именно сегодня для воплощения эскиз, иду на склад — и в 99% я найду там то, что мне надо, и приступлю к созданию новой модели. Повторы модели под заказ или в магазины отшивают уже портные.
После чего хочется сделать что-то новое? Что-то пора снимать с производства, но надо такое же, только лучше? Всё надоело? Не всё надоело? Внезапное озарение? Пять лет кропотливой работы, опыты на живых людях, десять неудавшихся образцов — и вот он, результат? Оно само/это не я/музыкой навеяло? Другие варианты?
Это творческий зуд. Если бы не рамки бытовых, коммерческих, управленческих задач, я бы каждый день делал по новой модели и был бы счастлив. Я готов к этому эксперименту постоянно. Потому мне всё время хочется, но регулярно приходится откладывать задуманное на завтра. На данном этапе у меня идей больше, чем времени для их воплощения.
Рюкзак, который похож на гигантскую изоподу (артикул 3015), специально на неё похож? Или так получилось? Или он не на неё похож, просто это на меня японская массовая культура давит?
У каждого изделия помимо номера артикула есть наше внутреннее производственное название. Артикулов много, все не запомнить. Так вот, этот рюкзак мы называем «креветка», он изначально придумывался мной на основе неё. У природы можно взять любые идеи для переработки, в ней всё есть, и всё идеально.
Мозаика и пэчворк — это откуда? Как получаются изделия с пэчворком? Это удачное применение обрезков (я видела, что с ними делает тот же Hermès, там много всего) или просто желание что-нибудь и как-нибудь скомбинировать? И как оно комбинируется? С применением научной теории (цветовой круг, Иттен, Альберс и вот это вот всё) или без вот этого вот всего?
Мне нравится кропотливая работа. С точки зрения эффективности пэчворк не самая удачная идея, слишком трудо- и времязатратно, но утилитарно. И при этом вещи получаются самобытные и почти всегда уникальные. Никакой цветовой науки в этом процессе нет, сочетание должно радовать глаз. Комбинируется сложно, один миллиметр в стыке деталей критичен: если плохо выкроены сегменты, весь рисунок «поедет». Но несмотря на все сложности меня волнует только результат — сделать красивую вещь.
Мне всегда казалось, что кожа — это такой материал, который не прощает ошибок. Если строчка пошла не туда на каком-нибудь твиде, всё можно поправить. А что происходит с деталью из кожи? Она идёт на что-то ещё? Или такого никогда не случается? Потому что я видела эти строчки на готовых изделиях, я к таким тоже всегда стремлюсь (а если делаю косо, всегда переделываю), поэтому мне с самого начала так всё и понравилось в вещах Leonid Titow.
Бывают «косяки» критичные и нет. Критичный — да, деталь меняется полностью, можно всё изделие распороть для замены одной детали и собрать заново. Это мой подход. На производстве есть система штрафов за подобные профессиональные косяки. Но вот тут как раз проявляются все навыки специалиста, Портного с большой буквы: когда ты, как и любой другой человек, можешь «накосячить», но исправишь это так, что всё будет хорошо, при этом с наименьшими потерями времени и материала. Эту мысль я всегда пытаюсь донести до своих портных, когда они ко мне приходят с браком и с вопросом: «Что делать?», как будто у меня есть ответ, куда деть дыру посередине рюкзака, или масляное пятно, или съехавшую строчку. Начинаем придумывать. В 99% случаев мы все исправим и спасём, просто для этого надо включить смекалку.
Кожа закупается всегда у одного и того же поставщика/производителя? У неё какая-то особая выделка? Просто вещи марки Leonid Titow я отличаю по запаху, и он не похож ни на японские Vintage Revival Productions и Master-Piece, ни на датский Ecco, ни на тот самый Hermès, на котором у меня свет клином сошёлся (но это не точно). Или это вообще какой-то клей?
Кожа закупается у очень разных поставщиков, везётся из разных стран, имеет разную выделку, единообразия нет. Клей внутри изделий есть, но запах даёт только в процессе работы, в готовом изделии именно клей почти не пахнет.
Мой рюкзак так основательно сшит, что уже сейчас служит мне опорой в этом стремительно меняющемся мире: обнимешь его, прижмёшь к себе покрепче — и уже не так тревожно в очереди в Консульстве. Как-то сразу уютно становится, по-домашнему, и кругом все — как родные… Думаю, он меня и дальше будет поддерживать, а кто, если не он, ведь столько всего впереди.
Так вот. Этот оливковый рюкзак, который я считаю не оливковым, а цвета липового цвета (лучше не сформулировать), кто его сшил? Кто сложил его квадратики в то, во что они сложились? Кого за него лично можно поблагодарить? Потому что я видела на фотографиях: команда совсем небольшая (кажется, ещё и дружная); а потому за каждой вещью явно стоит не абстрактный сотрудник, а кто-то вполне конкретный. Или сразу несколько? Кто это был?
Если мы говорим о пэчворке — это труд нескольких человек. Однородное изделие собирает один человек, от начала до конца, предварительно его выкраивает закройщик. В случае с пэчворком — есть человек, который «вырубает» сегменты под пэчворк, есть человек, который собирает основу на клей, есть тот, кто отстрачивает рисунок зигзагом. Отдельно закройщик выкроит все комплектующие детали, и только потом портной соберёт всё изделие целиком. Итого это труд пяти человек, потому тут сложно сказать, чьими руками он был собран.
На производстве каждый делает что-то одно, или все умеют делать всё?
Именно в цеху я стараюсь всех уравнивать в плане навыков. Все должны знать все этапы. Не факт, что с ними ежедневно работать, но знать должны. Потому все работники цеха взаимозаменяемы: если приболел закройщик, на крой может встать портной, если не вышел портной — начатое изделие доделает другой портной.
Почему некоторые модели снимаются с производства?
Просто какие-то модели теряют актуальность, мы перемещаем их в архив, заменяем новыми. Есть модели, которым по пять лет, и они всё так же успешно продаются, как и при запуске.
«Топ продаж» на сайте информативен, но, пожалуй, слишком. Что продаётся так же успешно, как спички и хлеб?
В разные времена было по-разному, мне сложно выделить кого-то одного.
Что из «Архива» шьётся по индивидуальному заказу чаще всего? Как часто заказывают подкладку с мишками?
Раздел «Архив» спонтанен, оттуда изредка поступают заказы. Там нет фаворита какого-то, но он интересен покупателю, мы специально не удаляли эти вещи совсем. Многие из них при заказе будут делаться по другой технологии, с другими материалами, не так, как на фото пяти — шестилетней давности, и в диалоге мы обсуждаем это с клиентом.
Подкладку с медведями очень любят. Жаль, закончилась, ждём поставку через месяц.
Моя дореволюционная прабабушка (которая училась шить ещё по «имперским» технологиям, а потом учила меня) всегда называла подкладку «подкладкой». Сейчас я часто встречаю слово «подклад». Ещё ко мне регулярно подкрадывается «отдел» вместо «отделения», когда я его совсем не жду. Это профессиональные термины? Или такова современная языковая норма, и было бы неплохо об этом знать?
В профессиональной терминологии чаще используется слово «подклад», так было написано в советских учебниках, по которым и я учился. Касаемо «отдела» — вот тут спорно, это уже гибкость русского языка, наверное.
На некоторых фотографиях была замечена работа с детьми. Это делается в рамках какого-то образовательного проекта? Или вне рамок, но для души?
Это мой социальный посыл. Мне нравится преподавать, передавать навыки. С детьми мне это интересно в формате профессионального ориентирования: «зажечь искорку», что работа руками может быть интересной, может приносить доход и удовольствие. В дальнейшем планирую больше подобных проектов для детей из детских домов.
Хотелось ли когда-нибудь сделать детский ранец? Какую-нибудь разновидность японских рандосеру? То есть лично-то я считаю, что мухоморчик гораздо лучше смотрится на вещах для взрослых, но всё-таки?
Да, идея была, надо бы сделать уже.
И последнее: есть ли гарантия на фурнитуру?
Все эксплуатируют изделия очень по-разному. Я не могу гарантировать жизнеспособность, например, молнии даже на две недели, если человек носит в сумке кирпичи. Мы всегда идём навстречу в плане ремонта. Главное, чтобы покупатель вышел с нами на связь. Мы всегда на стороне клиента.
