Существуют такие вещи, о которых некоторые что-то со знанием дела говорят, а другие, демонстрируя неожиданную осведомлённость, это что-то понимают. Или не демонстрируя, просто делая вид, но такой вид, который считается очень многозначительным, не подкопаешься. Например, кто-то сообщает, что его шёлковый платок сделан в итальянском городе Комо. Кому-то это что-то скажет. Большинство уважительно промолчит, но поймёт, что тут — всё не просто так. Тут — что-то важное. Основное. Определяющее и классифицирующее, выделяющее этот конкретный платок из множества ему подобных.
Чаще всего об этом сообщают сразу. Чтобы остальные детали больше не отвлекали, ведь теперь известно главное. Кто-то подготавливает почву, начиная с Италии. И только потом конкретизирует, сужая всё до озера и одноимённого города на его берегу.
Допустим, вас не волнуют такие материи, и вы довольствуетесь индийским шарфом, косынкой с надписью «Made in Italy» (нисколько не заботясь о том, где конкретно она made) и откровенно французским платком. В какой-то момент вы находите нечто, что нравится вам больше всего вышеперечисленного, потому что именно такой рисунок и именно так нарисованный вам и надо было, предыдущие годы прошли зря, но теперь-то жизнь наладится. Вы выписываете себе это нечто из Лондона, оно проводит некоторое время в пути, попадает к вам, вы снимаете с него слои картона и бумаги (и бумаги, и ещё бумаги…), и тут вас ставят перед фактом: «Комо».
Наверное. Всё может быть. Может, и Комо. Не станут же вас обманывать?
Но мы начнём не с факта, мы начнём с платков.
Я не фанат кашемира. Не завязываю сложные узлы. Не пользуюсь булавками, брошами и кольцами для платков. Да и шарфов у меня не так уж и много. Так, на разные времена года. Исключительно практическая польза, а не вот это вот всё: красивое, аксессуаром, для стиля в целом или сразу — во имя искусства. I’m a man of simple tastes. Хотя что-то меняется, конечно. Привычки, климат, я — такое.
Платки Sabina Savage нравились мне на расстоянии в течение последних нескольких лет. С прошлого года нравятся лично, но должна признать, что я с этим затянула. Без Brexit’а покупать их было легко, теперь надо всё добывать, перепроверять, считать и разбираться в таможенных правилах, которые как бы строги и очень ясны, но как бы не всегда. Хотя время, усилия, победы над бюрократией и охота с собирательством предполагают на выходе более тесную связь с предметом. На всякую покупку надо решиться, потому что потом — последствия, так что мой Шёлковый путь теперь лежит через таможню.
Бренд назван в честь одноимённого дизайнера. Фамилию Сабины, конечно, тянет произносить исключительно на французский манер. Особенно после Саважа в «Джонни Инглише». Особенно после моего французского. Но всё-таки надо говорить «Сабина Саведж».
В интервью 2013 года для Great British Life (в пору, когда платки были совсем другими, пусть и похожими на нынешние, но ещё не эволюционировавшие) Сабина рассказывала, что всё, что ей нравится рисовать, можно встретить в природе и в Сомерсете — это два её источника вдохновения. Ей нравятся естественные органические формы, что обусловлено детством в сельской местности.
Она выросла в Ниланде, деревушке между Чеддером и Уэдмором (представляя себе типичную английскую деревушку, не забывайте, пожалуйста, что это что-то такое, с частными особняками и угодьями), и с детства была окружена пони, собаками и животными вообще.
Сабина всегда хотела работать в модной индустрии и всегда любила сельскую местность (английский кантрисайд — дело такое, его нельзя не любить), и в том самом 2013 году (ей на тот момент было 24) она нашла способ объединить то и другое: запустив вторую коллекцию платков (потому что первая у неё уже была) и превратив увлечение во что-то серьёзное. И уже тогда это был люкс, с рекламной поддержкой в прессе и премией Best New Product на выставке дизайна PULSE.
Сабина хотела начать своё дело, но когда-нибудь потом, не сразу — хорошая идея, из которой ничего не вышло. Она создала ряд рисунков, те всем понравились, было найдено производство, напечатавшее эти рисунки на ткани, и как-то так, слово за слово, Сабина обнаружила, что разрезает и обрабатывает края своих первых платков.
Так, первая коллекция появилась в 2012 году (и почти не вошла в официальную историю), и она была с птицами, а вторая (серьёзная) — с рыбами. Все они были выбраны из-за количества деталей, которые можно было нарисовать, а ведь это — самое приятное, и их природной подвижности, позволявшей как угодно размещать фигуры в композиции.
Вторая коллекция была отпечатана уже в итальянском Комо. И до сих пор всё изготавливается только там. Края платков обрабатываются там же, местными мастерами, то есть вручную (даже бахрома по краю — это специальная обработка, а не просто так оторвалось).
Простой любви для запуска своей марки под своим же именем, конечно, было мало. Как и всякому внезапному чуду, этому предшествовала подготовка. Сначала был сделан упор на четыре самых полезных предмета: Английскую литературу, Французский язык, Искусство и Текстиль. Затем Сабина отучилась год в в Клифтонской школе, пройдя базовый курс по искусству. Для продолжения понадобилось что-то ещё, но в Лондоне ничего подходящего не нашлось: местные учебные заведения всё-таки сосредоточены на полёте фантазии, а не на мастерстве и техниках. Поэтому следующим стал курс Nouvelle Couture в парижской школе моды ESMOD (École supérieure des arts et techniques de la mode).
Сабина подала заявку, и хотя все сроки уже истекли, уже на следующий день из школы пришёл ответ. Она прошла интервью по электронной почте, что было не только неудобно, но и удобно: так французы не поняли, что уровень французского у соискательницы был хуже, чем они представляли (и чем она себе представляла — тоже). Через несколько дней ей сообщили, что она принята, так что уже через месяц её ждут на лекциях.
Родители в этом начинании Сабину поддержали, а вот французский — не поддержал. Он был очень общий и очень базовый. Лекции, проходившие пять дней в неделю с 8 до 8, были непонятными, содержание ускользало, ей приходилось просить однокурсников пересказать содержание в конце занятия (выкручивайся, но иди к мечте). Выбора не было; что получилось понять, то и было на выходе. Но если судить по результатам, этот способ тоже прекрасно работал. И с другой стороны, после некоторых полуторачасовых монологов на русском тоже иногда тянет переспросить, что хотел сказать лектор, хотя язык, казалось бы, родной и понятный, даже слова все знакомые. Так что всё относительно.
Британия — это безудержная креативность, странные формы, обещание каждому самовыразиться и обрести творческую свободу, пестрота и смесь принтов (не обязательно сочетающихся), вечная проверка на прочность границ хорошего вкуса, неожиданный результат (который вы уже где-то видели) и не самое внимательное отношение к скучным вещам, которые почему-то нужны. Во Франции всё совсем не так. Там любят скучные нужные вещи.
Название Nouvelle Couture означало, что никакой «быстрой моды» у студентов не будет. Иногда целый семестр посвящался одному предмету одежды. Изучалось и оттачивалось всё. Это помогло Сабине понять, что её сильные стороны заключаются в деталях (если присмотреться к количеству этих деталей на платках, то кажется, что даже в прямом смысле слова). Но кутюр был при этом новый, что означало: студенты должны были научиться совмещать старые (или просто традиционные) техники с современной модой. Они и научились. Платки Сабины кажутся как бы привычными или классическими, но вполне сочетаются с современной одеждой. И благодаря цвету, и за счёт рисунков.
В течение трёх лет Сабина проходила стажировку в парижских подразделениях Paul Smith и Alexander McQueen, что во всех отношениях было удачным стартом и подготовкой к большой жизни (например, платки McQueen производятся там же, где и Sabina Savage, то есть наоборот, но это не просто так, совпадение).
В конце третьего курса в качестве дипломной работы каждый должен был создать свою кутюрную коллекцию. Всё шилось вручную, ткань студенты тоже ткали сами. Потом надо было организовать показ, который оценивали эксперты, в том числе от Chanel и Dior.
Сабина выпустилась, набрав 97 процентов и получив Nouvelle Couture Award, полгода проработала в Лондоне с Гаретом Пью и вернулась в Сомерсет (но и потом она регулярно возвращалась в Париж, в качестве ассистента участвуя в показах Alexander McQueen во время Недель моды).
И после всего этого, чтобы усугубить, Сабина решила заняться платками, просто потому что во время работы для McQueen это было самым сложным. Рисуется всё простым карандашом, чтобы усложнить ещё больше. Раньше Сабина столько не рисовала; но все мы когда-то раньше столько чего-то не (особенно, если на это у нас не было времени).
Продавать платки она начала через Facebook. Друзьям, знакомым и, разумеется, родственникам. Затем к ней обратилась компания Wolf & Badger, специализировавшиеся на работах независимых дизайнеров (одежде и аксессуарах). В том же 2013 году произошла случайная встреча с управляющим универмагом Heals, после чего появилась серия платков с растительным орнаментом и подушки. И выставлены они были рядом с Готье и Моррисом, что Сабину очень радовало (а кого бы не?).
Теперь магазинов и универмагов с платками Сабины больше. Как в Великобритании (например, Harrods), так и за её пределами (скажем, Bergdorf Goodman).
Далее последовал переезд в Лондон (с планами вечно любить Сомерсет), первая студия, новая студия, первые шоурумы в Париже и Нью-Йорке (среди американок британский шёлк итальянского производства популярнее всего) и многочисленные публикации в разнообразной прессе. Как признаётся Сабина, её платки путешествуют больше, чем она сама (даже один платок, следующий из Лондона в Прагу, сейчас путешествует больше, чем я; так что могу понять).
Перевести платки на уровень люкса, как хотелось в самом начале, с самого же начала и удалось. Для мужчин тоже что-то всё время планируется, даже что-то подходит (небольшие платки), но всё-таки это всё девочковая тема (особенно твилли, особенно пижамы; хотя подушки — у подушек ещё есть шанс).
Команда Sabina Savage маленькая. Сама Сабина, Джоанна (с которой после наступления Brexit’а я вела оживлённую переписку по вопросам, в которых мы обе пытались разобраться), объявление о поиске менеджера для ведения аккаунтов в соцсетях и Джин (сокращённо от Ginger) — маленькая и ушастая уроженка Кипра, модель для демонстрации маленьких платков и шёлковых лент и вообще главная помощница и любимица, проводящая в студии не меньше времени, чем все. Джин когда-то жила на стройке в городке Дали, но в 2018 её перевезли в Лондон и приняли в семью (стараниями благотворительной организации D.O.G Rescue Cyprus), и теперь большую часть времени она проводит вместе со всеми в студии, идеально вписавшись в рабочую обстановку.
Сабина стремится к тому, чтобы её работы не были в тренде, а были бы уникальны, вне времени и тенденций. Это даёт первое приятное следствие: судя по всему, Сабина нашла свою нишу; пока остальные дизайнеры живут от сезона к сезону, в стрессе и панике, она может спокойно заниматься тем, что её заинтересовало, — всё равно все придут и увидят. И второе: некоторые платки можно купить до сих пор, и выглядят они не старше и не современнее всего остального на сайте. Хотя римские мозаики и монетки появились в зимней коллекции тогда же, когда о них вдруг вспомнили и другие бренды. Но это могло быть и общее настроение, и визуальный опыт, и что-то, что витало, и все это одновременно уловили. Впрочем, римские монетки всегда в моде, это всё-таки вечная ценность.
В год выпускается две коллекции, так что это очень slow fashion. Работа над одним платком занимает шесть-восемь недель (но иногда и четыре). Благодаря таким срокам настроение у истории, сопровождающей коллекцию, и у самих персонажей всегда получается разное.
Рисунок для каждого платка создаётся почти в натуральную величину (если принять за величину стандартный carré). Простым карандашом, с тенями, объёмами и деталями: перьями, шерстью животных, цветочными лепестками, драгоценностями, насекомыми и так далее. Контур — это главное. Каждый квадратик, ромбик или кружочек — вообще основа основ. Ни один не копируется, любой и всякий должен быть прорисован индивидуально.
Всё добавляется, убирается, стирается, перерисовывается и встраивается в композицию в процессе, без предварительных эскизов.
Затем рисунок сканируется, переводится в требуемый итальянским производителем формат (то есть совместимый с его ПО, а какой уж там вектор, кто его знает), после чего под него подкладывается цветной фон и всё отсылается на фабрику. Для каждого рисунка — два цветовых сочетания (колорита). Все выбранные цвета предварительно проверяются и перепроверяются на ткани, чтобы оттенок точно совпал.
Из отдельных элементов рисунка могут составляться композиции для твилли (двойных полосок шёлковой ткани, которые обычно привязывают к сумкам, крепят бантом на руку или вплетают в волосы) или предметов одежды.
Сначала выбирается тема и продумывается (сочиняется) история. Как для всей будущей коллекции, так и для каждого отдельного сюжета на будущем платке. Под чем понимается именно рассказ, а не просто что-то связанное с идеей, которую новая коллекция как бы должна передать (стандартный набор метафор для пресс-релиза). Например, это будет история о натуралисте, чьего коллегу случайно съел медведь (с кем не бывает), так что он был вынужден отправиться в очередную экспедицию вместо него. Или рассказ о жарком дне в португальском городе, оставленном людьми, но заселённым птицами, кошками и обезьянами. Но можно и для происшествия в зверинце в Тауэре сочинить новый финал, в котором все животные просто радуются свободе, и всё заканчивается хорошо. То же самое происходит и с брошенными питомцами в Помпеях: взаимовыручка помогает им спастись, пока все мечутся, а Везувий извергается.
Животные в этих историях всё время стремятся убежать, вернуться в естественную среду, побыть на свободе или оказаться подальше от человека, оставшись в компании друг друга. И у них всё получается. А человек тут вообще не нужен, он тут наблюдатель — максимум. Сама Сабина заметила, что у неё все сюжеты примерно об одном и том же, не сразу. Кажется, ей на это намекнули во время интервью. Специально всё таким не задумывалось. Так что все пришли к выводу, что это подсознательное желание причинять животным добро, потому что люди и так им причиняют много всего, чего не следовало бы.
Потом, после выбора темы, посещаются музеи, галереи и библиотеки, чтобы подобрать нужные фрагменты и накопить знаний, делаются наброски, после чего создаётся мудборд: основные цвета, персонажи, просто сопроводительные материалы (как раз для настроения), фотографии и иллюстрации на ту же тему. Ничего необычного, но эти коллажи какие-то очень удачные. И сразу объясняют, о чём же ваш платок. Эти мудборды представлены в прилагающихся к каждому изделию каталогах, в которых заодно рассказывается история, стоящая за темой коллекции, демонстрируются варианты расцветок и фрагменты рисунков.
Четыре-пять раз в год Сабина ездит в Комо, где обсуждает новые коллекции и возможности что-нибудь улучшить. Контролирует всё тоже сама: и команда маленькая, не поделегируешь, и так легче и удобнее.
И поскольку Комо упоминается в связи с платками повсеместно, нельзя не написать о нём хотя бы пару слов. И об окружающей его Ломбардии. И о севере Италии, раз уж он там тоже оказался. Ведь если все настаивают на ценности платков именно из Комо, что-то там точно есть.
Всё в регионе начиналось очень давно. Так давно, что не обо всём можно что-то с уверенностью утверждать, да и просто утверждать хоть что-то тоже можно не всегда.
Шёлк был известен и римлянам, и даже грекам что-то перепадало. Исторически сложилось так, что шёлк был дорог, торговля им — прибыльна, а риски — максимальны. Максимальны не только при попытке заполучить китайские секреты изготовления, но даже в плане безопасности транспортировки. И всякое государство стремилось начать производство у себя, чтобы не покупать из-за границы, а спокойно окружать себя роскошью на сэкономленное и, разумеется, обогащать собственную казну.
И если римляне в этом вопросе продолжали оставаться покупателями или захватчиками вплоть до падения Западной империи, Константинополь мыслил шире и хотел большего.
Сначала иудейские ремесленники, изучившие во время своих путешествий производство шёлка и разведение шелкопряда в Китае, принесли это знание и тутовых шелкопрядов на Ближний Восток.
После чего иудейские шелководы были наняты византийцами (при Юстиниане I), чтобы делать для них шёлк прямо на месте.
Хотя есть легенда и про яйца тутового шелкопряда, спрятанного не то персидскими монахами (несторианскими христианскими), не то сирийскими купцами, переодетыми монахами (несторианскими христианскими), в посохе или в полой бамбуковой палке, по приказу (просьбе) Юстиниана I; и про шёлк в завоёванных городах, лежавших вдоль Великого шёлкового пути (ведь путь не был таким уж однозначным и прямым), когда римляне и византийцы что-то там нашли, и это им как-то помогло… Но если вспомнить, каково было положение иудеев в Персии, а оно было весьма хорошим, то они могли быть и тем, и другим, и третьим. И купцами, и монахами, и ремесленниками. А поскольку производство шёлка начинается одновременно и у византийцев, и на Ближнем Востоке, в версию с ремесленниками можно поверить.
Если развивать тему международных отношений, то и многие узоры для византийского шёлка были в итоге заимствованы оттуда же, но уже из исламской культуры, которая чуть позднее стала в регионе доминирующей.
Византийский шёлк расшивался — это был один из самых доступных видов нанесения сложных рисунков на ткань в те времена невысоких технологий. Для блеска и яркости вплетались золотые и серебряные нити. При этом появлялись и новые способы плетения ткани. Например, твил, высоко ценившийся тогда и очень популярный сейчас. Но новых способов создания рисунков на ткани толком не было. Для по-настоящему сложных узоров европейское ткачество должно было дождаться достижений венецианцев и появления жаккарда с перфокартами у французов (чтобы получить при этом то, что в Китае умели делать давно и красиво). Но византийский и — позднее — европейский шёлк всё равно продолжали уступать китайскому, хотя все очень старались.
Есть распространённая версия, согласно которой шелковица появилась в Европе в XII веке; но благодаря Византии и карте её территории после завоеваний Юстиниана I можно смело утверждать, что эти деревья тут точно были на 600 лет раньше (зависит ещё и от того, что считать Европой, конечно). И шелкопряды появились на территории Италии вовсе не в X веке, а сразу после 551 года (или после 550, но, может быть, и после 552, если верить Прокопию, а могли и после 555 — зависит от источника). Не везде и малыми группами, но всё же. И чем-то же питались они хотя бы, например, в Греции, чтобы можно было производить шёлк? Чем-то же кормил Юстиниан долгожданных червей, когда их для него выкрали и привезли? Для этого были нужны готовые и прижившиеся деревья.
Которые, если покопаться в истории, начали попадаться на территории Средиземноморья и Ближнего Востока уже после походов Александра Македонского (либо к чему-то готовились, либо успели полюбить вкус ягод, либо ловили шелкопряда на живца). То есть Грецией и константинопольскими садами ареал распространения тутовника не ограничивался заранее, а не с подачи Юстиниана или в результате каких-то его личных подготовительных работ.
Тутовые деревья, если сравнивать и сопоставлять, вообще всё время оказывались где-либо раньше, чем принято считать в официальных версиях (и только историки текстиля о чём-то догадываются).
Но официально и по подтверждённым данным шелководство распространилось на территории Италии после Рожера II (1095-1154), основателя и первого короля королевства Сицилия, норманна по происхождению, ведь кто в то время был не норманн? Примерно в то же время норманны добираются и до Британии, и вообще до всех. И поскольку со своим культурным наследием, техниками и много чем ещё у них наблюдался некоторый пробел, но ощущалась потребность, они стремились взять отовсюду самое лучшее. Так, например, на Сицилии появились византийские мозаики и арабская резьба по дереву. Заодно, чтобы развить свой регион, Рожер II нанял всё тех же иудейских специалистов: мастеров-ткачей, красильщиков и специалистов по шелководству. Хотя мог нанять и византийских, тут данные расходятся. Да и не сказать, что сицилийский король шелководов именно «нанял»: после Второго крестового похода (1147 год), в котором Рожера интересовали не столько религиозные разногласия с мусульманским миром (этот монарх отличался повышенной веротерпимостью), сколько привлекали Коринф и Фивы (и всё что вокруг), где у Византии как раз находилось производство шёлка, победители-норманны просто забрали оборудование, шелковицу и работников, чтобы производить стратегически ценный товар у себя. А поскольку эти работники специализировались на «ворсистом шёлке», то есть бархате — самом ценном и желанном материале из всех на тот момент существовавших, Сицилия после этого поднялась. Но работники рассеялись по региону, уйдя от Палермо выше по карте, и в разных общинах Северной Италии продолжили высаживать тутовые деревья и разводить ценных гусениц. На берегах реки По, чувствительная к влажности почвы, шелковица разрослась пышнее всего. Здесь всё дальше и развивалось.
Когда Константинополь был взят крестоносцами в 1204 году (четвёртый по счёту крестовый поход), шёлковая индустрия Византии рухнула окончательно, и оставшиеся ремесленники перебрались (то есть бежали) в Италию, что сильнее всего подтолкнуло развитие отрасли и отдельных регионов.
