Культурное наследие

Я уже говорила, что мы очень ответственные? Да? Нет? Так вот, мы — очень ответственные. Если мы узнаём, что что-то из наших вещей может (теоретически/когда-нибудь/кто его знает?) оказаться культурной ценностью для нашего государства, мы это перепроверяем. Чтобы потом не возникло недомолвок и недопониманий, а всё невывозимое осталось в стране.

Например, нам стало известно, что книги, которым больше пятидесяти лет, являются культурной ценностью. И их нельзя вывозить за границу просто так, в чемодане. Или обернув газетой. Или перевязав верёвочкой. Их, если присмотреться внимательнее, вообще никак вывозить нельзя (если вы считаете свою собственность своей, это ещё ничего не значит).
То есть топить ими печку на даче можно, выкидывать на помойку (как поступали в середине девяностых, когда все кинулись делать «евроремонты») — тоже можно, а вывозить — как-то не очень. На себе, со справкой — ещё хоть как-то, но только не компанией-перевозчиком. Потому что наша таможня такого не пропускает (со слов компаний-перевозчиков и других очевидцев). А у нас же всё книгами уставлено, нам же их просто так не бросить, мы же к ним привыкли и не ложимся без них спать. И ведь есть не только книги, есть много других дорогих сердцу вещей, которые в антикварную лавку ввиду состояния и личного отношения к ним членов семьи не сдать, но на таможне никакие потёртости не смогут скрыть всего того драгоценного блеска и исторической ценности, которыми обладает, скажем, старая ёлочная игрушка.

И если часть книг мы пристроили в библиотеки (большую, к моему сожалению), то что-то отдавать кому-то, пусть даже приличным людям, совершенно не хотелось. Например, словарь чешского, выпущенный в сумасшедших каких-то количествах, но ещё в Чехословакии и задолго до Пражской весны. И серебряные ложечки. Две. Им тоже больше пятидесяти лет, и они — советская штамповка. Страна была необъятная, масштабы штамповки были соответствующие. Но мало ли что?
От словаря ещё можно было отказаться в пользу родины, но ложечки достались мне от прабабушки. А я не забыла её слова: «Вот я умру, а ложечки останутся у тебя на память обо мне».
Она свою часть плана выполнила. А я? Как же я?

Мы позвонили в Министерство культуры. Там с нами обошлись по-доброму и отправили в Центр экспертизы культурных ценностей на Большой Морской, 17. И мы пошли. Завернули аккуратно всё в пакетик — и пошли. Много ценностей не взяли. Во-первых, нам столько не надо. Во-вторых, решили не вывозить всё, чтобы отечество не обеднело даже на время (ведь где была гарантия, что мы не вернёмся? где она сейчас?).
Наши намерения были столь чисты, что мы и мысли не допускали о том, чтобы забрать с собой ещё и уникальный щипковый инструмент производства СССР — электрогитару «Стелла». Ведь иногда через границу не пропускают и такое; но тащить это на себе в самолёт не хотелось, так что мы сделали вид, что и тут проявляем умеренность.

Мы предполагали худшее, и оно случилось. Нам отказали.
Министерство культуры не обнаружило культурной ценности в наших предметах старины (редко испытывала я такое же разочарование, как в тот момент). Сказали, что можно положить их в чемодан и спокойно возить хоть по диким степям Забайкалья, хоть по дну Мацохи, хоть вдоль морской границы с США (и что самое интересное: не с нашей стороны — тоже). А Центр экспертиз такой ерундой, как у нас, не занимается. Да, он может выписать справку, если мы сделаем вид, что мы принципиальные и вообще, но справка окажется ценнее наших бескультурных ценностей. В разы. А у Центра экспертиз и без нас дел много, потому что живописцы со своими полотнами, сформировавшие за нами очередь, тоже хотели путешествовать, и что важно: путешествовать они хотели со своими полотнами.

С тем мы и ушли. И ещё со ссылкой на какое-то решение какого-то Комитета (там было что-то про ФТС, евразийство и триста страниц текста; «евразийство», конечно, мне только послышалось, но в оригинале звучало что-то похожее) от 2015 года, по которому наши вещи своим присутствием ничего не обогатят и не лишат. Вот стукнет им сто лет, тогда и можно будет поговорить. Одна проблема: об этом решении Комитета наши таможенники до сих пор ничего не знают. Совсем. Не читали, им никто не сказал, забыли обновить страницу. И не пропускают многотомные собрания сочинений с подозрительно знакомыми корешками (по всей стране же такие стояли, ещё и в одинаковых шкафах; их все узнают из тысячи).

Словом, нет единства и согласованности. И гармонии нет. Поэтому как бы не нужны нашей стране наши ценности, но как бы и нужны. То есть как бы кот Шрёдингера, но как бы и не кот. Так что на всякий случай нам всё-таки предложили сослаться на Центр экспертиз, если бы таможня в аэропорту отнеслась бы к нам без понимания. С указанием даты посещения. Ведь там нас обещали помнить и гарантировали поддержку (потому что мы — как второй носок, который легко потерять и невозможно забыть). Ведь мало ли что?

Так мы и увезли с собой только ложечки и словарь, который оказался вообще не советским даже, а потому не мог претендовать на гордое звание Наследия в покидаемой стране. И который никому не показался интересным, кроме нас. И двадцать пять коробок книг вывезли. Которые, со слов компании-перевозчика, тоже никому не понадобились.
А для любой евросоюзной таможни наши книги с самого начала не имели никакой культурной ценности. Даже учебники по культурологии. Особенно они.