Креативный стиль, как и все прочие новые направления, объединённые под общим названием «kindai», принято иногда противопоставлять традиционным стилям — dentô (а регион Тохоку — префектуре Гумма), но Эбер не советует с этим торопиться. Не всё сформировалось одновременно, мастера экспериментировали (или подстраивались под общественные вкусы), в процесс производства проникали другие ремёсла (если мастер учился на кого-то ещё или совмещал), работа никогда не предполагала только лишь слепого повторения, а ученики часто шли своим путём (поэтому в рамках одного и того же стиля оказываются совершенно разные — на первый взгляд — кокеши). Просто скорость и масштаб явления были другими.
Стиль Togatta появился благодаря тому, что мастера города Тогатта быстрее других освоили модернизированный токарный станок (они там вообще были продвинутее других, ещё на старте), что добавило их продукции цвета. Не было бы внедрения нового — не было бы целого стиля.
А Naruko раз и навсегда видоизменился, когда в 1915 году до горячих источников дотянулось железнодорожное сообщение: туристы начали ездить не только к восьми термальным водам онсэна, но и к легендарным кокеши, а мастера сосредоточились на том, что больше нравилось публике (и так принято делать до сих пор).
Хотя казалось бы. Город Наруко (стар. Наруго) — это центр кокешестроения. Когда-то он был самым посещаемым из всех онсэнов, и это на многое повлияло; как говорят в Японии: «Кокеши начинаются и заканчиваются вместе с Наруко». Это город, где не только целая улица отдана мастерским с кокеши, но и всё остальное тоже отдано им же. Ограждения и столбы, фонари и телефонные будки, почтовый ящик (один), уличная скульптура (много) и вывески — всё выполнено в виде гигантских кукол в одном очень узнаваемом стиле. Это место, где придумали оригинальный оригинал -—«плачущих» кукол кокеши, чьи шеи жалобно скрипят при повороте головы («Наруко» в некоторых переводах — «плачущее дитя»). Кто ещё может хранить традиции лучше? Но нет, всё туда же.
Даже в рамках традиционных стилей бывают отклонения, что не мешает котикам-кокеши относиться к Zao, а девочкам в шапочках-клубничках — к Tsugaru (что важно: чем кавайнее игрушка, тем выше шансы её продать основному потребителю — молодым японским женщинам; и с 2014 года няшное и мимимишное занимаются спасением отрасли, одновременно разрушая психику мастеров, которые стремятся к чему-то большему). В книге не объясняется, как так может получиться и по какому принципу что к чему относить (в ней есть только общие признаки, а насколько широко могут двигаться границы стилей, читателю придётся открывать самому, если станет интересно), но относиться-то могут. И всё ещё не быть креативными, что важнее всего.
Опять же, без традиционных стилей авторский понять нельзя, он — их продолжение. А когда-нибудь и современное превратится в традиционное, надо только подождать. И что ещё следует отметить: стили придумали не мастера. Они вообще не знали, что работают в той или иной манере. Стили внедрили ценители кокеши из Токио, они же установили чёткие рамки. И если сейчас мастер, от которого ждут традиционных ценностей, внезапно повернёт не туда, его работы не только разочаруют публику, но и (с высокой вероятностью) не будут приняты на очередную кокеши-выставку. Потому что не канон. И потому что не мастеру тут виднее. Хотя казалось бы.
Традиционные кокеши продаются до сих пор (и если мастер работает не на дому, а арендует ателье, его даже можно посетить и лично понаблюдать за процессом создания новых игрушек). Хотя в Европе одну такую новую найти сложнее, чем десяток винтажных. Потому что 180 мастеров, до сих пор работающих в традиционном стиле, это не только много, но и мало. Креативных кокеши тоже мало, как и креатива в них.
Собственно, нынешние винтажные кокеши — это эхо семидесятых. И по ним сразу видно, как весело и креативно всё было каких-то пятьдесят лет назад. И мастеров тогда было больше, и полёта фантазии… И без винтажных игрушек, обогащающих собой современный ассортимент, сейчас в мире кокеши было бы практически нечего делать. Мне — точно. Но тут двояко, потому что не может же оно быть просто так.
В чём моя выгода от покупки винтажных кокеши, я знаю: да, они не всегда дешевле новых, часто побиты жизнью и прежними владельцами (случается, что их надо дополнительно приводить в порядок), их не всегда продают вместе с родной упаковкой и табличкой с именем (впрочем, что касается первой, жалеть там обычно не о чем: обычный картон со скрепками по углам и никакой роскоши — вот и вся невероятно классическая коробка, не меняющаяся десятилетиями), но иногда они просто лучше выполнены, а зачастую — ещё и уникальны (насколько может быть уникальна сколько-то раз воспроизведённая вручную игрушка; но тут ещё надо помнить, что каждый кусок дерева — один такой на этом свете, и от этого многое зависит), потому что больше не повторяются, а если и повторяются, то вообще не так задорно или тщательно, как когда-то.
И ещё старые игрушки интереснее смотрятся, потому что дерево с возрастом выглядит красивее, а оттенки — сложнее (это люди со временем портятся, а вещи — только хорошеют). В этом плане я прихожу на готовое, потому что новое ещё надо состаривать (обычно — годами ожидания), а тут — вот оно уже. Со следами времени кокеши кажутся живее и реальнее (хотя тридэ-объект, ещё и из дерева, казалось бы, куда уж реальнее? но всё-таки есть ещё куда). Им идут царапины, трещины, потёртости и выгоревшие краски — они от этого смотрятся только богаче (разумеется, своим новым кокеши я ничего причинять не собираюсь, в том числе — забывать их на солнце, как любят делать некоторые, это всё-таки вандализм, зато прикинуть, как оправдает себя вложение через эн лет и как оно всё вместе будет роскошно смотреться в итоге, я могу уже сейчас).
И ещё есть те самые мастера, которых уже нет, или просто мастера на пенсии, и нового от них ждать не приходится. Что нашлось, то и хорошо, лишь бы было, а состояние значения не имеет (имеет, но не очень).
Но вот вопрос: допустим, такой способ потребления не даёт спилить лишнее дерево, но как я помогаю отрасли? В её нынешнем состоянии? Да кто его знает. Во всяком случае, если сколько-то кукол не сожгут после торжественной церемонии в синтоистском храме вместе с остальными ненужными и старыми кокеши, хотя бы выбросов в атмосферу будет меньше. Это дополнительно усложняет вопрос о сохранении культурного наследия (начать с того, что церемония — тоже наследие), зато чем чище воздух, тем гуще леса Тохоку. Если мастера справятся с чьей-то ещё помощью, им будет из чего делать новые игрушки.
Но вернёмся к книге.
Работа Летисии выглядит строже «Японских кукол кокеши» Манами Окадзаки (нетленки, упоминавшейся в самом начале). Она чуть меньше журнал и чуть больше именно книга (потому что «Japanese Kokeshi Dolls» — это комбинация The Monocle и научного издания, где архивные фотографии чередуются с цитатами из интервью и телефонами мастеров). И тот факт, что она не так пестрит картинками, только усиливает это впечатление (с другой стороны, задачи у книг отличаются; одна показывает мир кокеши во всём его разнообразии, а другая помогает вычислить мастера по его автографу — у всех свои приоритеты и целевая аудитория). «Искусство японской игрушки» не путеводитель с пейзажами, онсэнами и советами, где и как купить сувенир, а почти что мини-справочник, предлагающий самое нужное и учащий новым словам (даже списки признаков каждого стиля в ней короче и чётче, что помогает лучше по ним ориентироваться).
Она не говорит, что хорошо, а что не очень; кто популярнее, а кто ценнее; не ставит одни стили выше других. Ведь все кокеши хороши. В книге даются описания, но не предлагается критических оценок и лишних выводов. Это приятно отличает её от «Японских кукол кокеши», постоянно сообщающих, что мило, что модно, а что особенно популярно у продвинутых пользователей (при этом прямо в тексте даются адреса и ссылки на интернет-магазины и обязательно упоминается, у кого какая премия, чтобы читатель точно не промахнулся с покупкой).
Что ещё приятно: поскольку не все японские имена воспринимаются западным читателем однозначно, Окадзаки постоянно прибегает к уточнению «женщина-мастер», что как-то режет слух (хотя это и очень по-японски, честно говоря), Летисия же просто пользуется местоимениями, и в итоге оно воспринимается лучше, а проясняется всё — как-то само собой.
Но «Искусство японской игрушки» вообще читается легче. Не в последнюю очередь — благодаря формату и размерам: она просто лучше лежит в руках.
При этом работа Эбер тоже духовно не обогащает читателя на все сто процентов. Так, она обходит стороной тему того, как именно кокеши вписываются в традицию японской деревянной игрушки. В том числе из текста не вполне понятно, кого считать мастером, а кого — просто художником, изготавливающим кукол в стиле кокеши. Не очень чётко обозначено, какое место эти куклы занимали и занимают в поп-культуре и в повседневной жизни рядового японца (отдельные примеры в разделе имени массовой культуры — да, картинка в целом — нет). Почти ничего не сообщается о понятии «мингэй», на котором обычно все так любят отдельно останавливаться. Оно есть, но чуть-чуть и без контекста (хотя это объяснило бы, например, как так получилось, что взрослые дяди из Токио заинтересовались детскими игрушками). Но и объять необъятное невозможно, так что будем считать, что в этом её принципиальная новизна.
Некоторые главы посвящены отдельным мастерам и примерам их работ (с историями о том, как Летисия их для себя открыла или даже лично навестила в ателье, и объяснением, что выгодно отличает их на фоне остальных).
Книга богато иллюстрирована, хотя основу составляют похожие друг на друга натюрморты с кокеши, и лишь малая часть фотографий (чрезвычайно малая) — это процесс производства или уголок мастерской. Как вариант: пять лет жизни в Японии были раньше, чем идея написать книгу, и что в личном архиве автора сохранилось, то в работу и пошло; все мы знаем, как это бывает. И только Манами Окадзаки может себе позволить картинку на картинке, потому что она среди всего этого живёт до сих пор, и вообще она местная.
Не всё там заслуга фотографий: описания и краткие исторические справки (для фона) тоже помогают хорошо представить себе регион и атмосферу, хотя иллюстрации (все примеры для которых были тщательно отобраны, между прочим) всё-таки облегчают восприятие текста, изобилующего датами и японскими названиями (там всё очень компактно, но всего много). Опять же, о кокеши мало рассказывать, их надо показывать, так что чем больше картинок, тем лучше (хотя настоящее «лучше» — это давать в руки подержать; в жизни кокеши всегда интереснее, чем на любой, даже самой отфотошопленной фотографии).
Книга завершается небольшим словарём терминов, снимками подписей и печатей мастеров (чтобы сравнивать и распознавать), библиографией, словами благодарности всем, кто так или иначе помогал Летисии в работе, и коротким текстом об авторе и пяти годах, проведённых в Японии (минимум информации, зато поэтично). После которых, кстати, было много лет увлечения кокеши. Серьёзного увлечения (в книге об этом сказано мало, но загляните в аккаунт @folkeshi в инстаграме, и вы поймёте, о чём я), включающего в себя не только слепое обожание, но и посещение мастерских, общение с их основателями или продолжателями дела и продвижение искусства в массы (не только занимательные истории о, но и продажа чего-нибудь современного, но редкого, и не обязательно только японского). Манами Окадзаки (раз уж как-то так сложилось, что мы всё-таки сравниваем двух авторов) не так поглощена темой исключительно кокеши, её интересует японская поп-культура вообще, так что деревянная игрушка — всего лишь скромная часть необъятного целого.
Чтобы что-то узнать о том, что коллекционируешь, «Искусство японской игрушки» подходит идеально. А если захочется (или покажется, что этого мало), в библиотеках и интернетах полно дополнительных материалов.
Там есть интервью, благодаря которым можно узнать, например, что мастерам нравится работать с фактурой дерева, оставляя кокеши незакрашенной, чтобы вытянуть из дерева всё, что оно только может дать (да и что там закрашивать, если движение рукава можно изобразить двумя штрихами? это же Япония, там же так умеют), но если рядовой покупатель хочет цвета и цветочков — что ж, будут цветочки.
Другие тексты помогают выяснить, что после аварии на АЭС производствам пришлось переключиться с туристов на внутренний рынок — так появились персонажи фильмов и мультфильмов, все — одинаково мультяшные, больше похожие на пластиковые, а не на деревянные игрушки, а сами кокеши стали меньше (среди прочего — чтобы лучше помещаться в компактные японские дома и квартиры, заменившие прежние просторные семейные дома растущему городскому населению; моя винтажная коллекция — как раз из тех крупногабаритных времён, и эта тема мне очень близка) и милее (чтобы привлекать целевую аудиторию). Прежний ассортимент сократили, из-за чего оставшееся зачастую выглядит проще (как и новые новинки), чем то, что было когда-то (и только традиционные кокеши смотрятся очень традиционно, хотя на фоне Дарта Вейдера или Hello Kitty и не так актуально; что не способствует сейчас их коммерческому успеху, конечно же). Зато пристальное внимание к региону Тохоку, пострадавшему от цунами, привело к тому, что кокеши захлестнуло волной популярности (больше плохих каламбуров богу плохих каламбуров!). И каждый, кто покупает себе сейчас новую игрушку, хоть чуть-чуть, но помогает восстанавливаться региону, всё ещё не полностью оправившемуся после катастрофы 2011 года. И нет, кокеши не радиоактивные (ведь кого-то беспокоят и такие мелочи), хотя, да, события того марта затронули и мастеров, и мастерские, и онсэны (так, именно там, среди деревянных кукол и гор, после землетрясения временно размещали пострадавших; хотя некоторые ремесленные ателье просто затопило или снесло водой).
Можно прочитать, что в середине двадцатого века размеры кокеши имели значение: хорошим тоном считалось привезти из отпуска игрушку выше и крупнее, чем у соседа, отдохнувшего на пару недель раньше. Что полируют заготовки не только наждачной бумагой, но и пучками сушёных стеблей хвоща (японский язык сложный, но кажется, что всё-таки хвоща). Что кизил очень быстро желтеет, поэтому куклу проще сразу закрасить жёлтым, чтобы она дольше оставалась яркой… Или что без обработки на токарном станке деревянная поделка не будет считаться кокеши.
А если интернеты не помогут, всегда есть книга Манами Окадзаки: не прочитать, так хотя бы порассматривать картинки — это тоже очень полезно.
