Телепузики

Телевизор я не смотрю уже давно. Во-первых, меня не устраивает цветопередача; во-вторых, я не в восторге от всего остального. Но сила привычки – сила страшная. Не красоте с ней тягаться. Это я поняла, когда не прошла мимо афиш, сообщающих о юбилейном вечере Владимира Познера и творческой встрече Татьяны Толстой. Могла бы пройти, но у меня уже была сила привычки, с ней далеко не уйдёшь. Поэтому я взяла билеты на то и другое. Я решила, что давно не была на творческих встречах, тем более, платных; вспомнила, что в своё время любила смотреть, пусть и не регулярно, «Школу злословия» и разнообразный «Тур де Франс»; порадовалась идее проведения подобных мероприятий в Большом зале филармонии, в связи с чем можно было бы не вспоминать Караяна при каждом удобном случае, а расслабиться и получать удовольствие; инвестировала денежные средства в билеты на хорах, потому что места в партере шли не по такой выгодной цене, как туда. Особенно они не шли на Познера.

На творческие встречи я уже раньше ходила. Они были бесплатные, длились не более часа, устраивались в клубах или книжных магазинах. Каждый раз это было не столько общение с публикой, сколько презентация кем-нибудь какого-нибудь своего очередного (первого/нового/последнего) творения. После краткого вступления и описания преимуществ этого самого творения, которое там же сразу и продавалось, лежало на самом видном месте и мешало свободно передвигаться, наступало время вопросов. Незамысловатых, надо сказать. Дальнейшие творческие планы, любимые книги или музыкальные исполнители, что хотел сказать автор, реальные ли события были описаны, портрет идеального читателя и, что важнее всего, будут ли автографы.
В общем, всё это не было так интересно, как настоящая творческая встреча. А мне почему-то казалось, что то, на что я взяла билеты, должно быть во всех смыслах слова настоящим. Когда всё-всё по-взрослому. Это же не только филармония, это же ещё и давняя традиция записочек из зала, и полноценная автограф-сессия; и кто его знает, может, и длиться всё будет подольше.
Собственно, как себе всё представляла, так оно и получилось. Заодно удалось сравнить оба мероприятия. Их многие, кстати, сравнивали. Юбилейный вечер был 12-го апреля, а творческая встреча – 14-го (в субботу одно, в понедельник другое, а воскресенье не считается), и я не была единственной, кто решил сходить на всё сразу.
Были отличия, было что-то общее, а было общее-общее. И было интересно. Пожалуй, это самое важное.

Свободных мест на Познере почти не было. Мы сидели наверху и не за колонной, нам было хорошо видно. Было много юных дев, на весь зал благоухающих розочками и мускусами (то, что входит в «Топ-10», то есть лидеры продаж, во всех крупных парфюмерных магазинах), много мужчин в ладно скроенных костюмах, много женщин в павловопосадских платках (это сейчас модно; даже в последней коллекции «A LA RUSSE» платок «Аромат лета», номер рисунка: 1432-2, шерсть, стирка запрещена, превратился в элегантное платье). На сцене стояли коробочки для вопросов, и для них же в зале – микрофон. В первых рядах мелькало что-то блестящее и сумочки Hermès, некоторые из них – даже настоящие. Задние ряды были одеты попроще, аплодировали чаще, постоянно передавали записочки, чем помогали первым рядам быть в тонусе: чем дороже заплатишь за билет, тем чаще придётся вставать, чтобы положить чей-то вопрос в коробочку (поэтому, граждане, будьте бдительны: приобретая билет в первый ряд, не берите места с краю).
Для удобства публики на входе продавали книжки юбиляра. Чтобы, значит, не с пустыми руками идти просить автограф. Граждане были настроены в этом плане решительно и всячески способствовали процветанию книготорговли. Перед началом творческой встречи с Татьяной Никитичной всем тоже предлагали книжки, но в тот вечер все уже пришли со своим. Во всяком случае, большинство.
Познер появился на сцене с опозданием и сразу же заявил, что торопится, что утром его ждут в Москве на «Марш правды» в защиту СМИ, на что на всё времени не хватит, поэтому он будет краток, и без стольки-то что-то там ему надо уезжать. Зрители после этого заявления как-то сразу напряглись. А когда Владимир Владимирович ещё и на все вопросы не успел ответить, так и вовсе загрустили.

Меня предупреждали, что Познер на творческих вечерах любит рассказывать о своих книгах. Не обо всех. Что последнее вышло, про то и рассказывает. Промо-тур последнего альбома, так сказать. Одна беда: хоть и с выражением, но пересказывает содержание слово в слово, поэтому книгу лучше до поры до времени не читать. А я и не читала.
В руках держала, но купить и прочитать не захотела. Чего-то нового, чего бы я уже не успела услышать или прочитать где-то ещё (речь о познеровских тезисах и соображениях), в этих книгах обычно нет. А удовольствие от текста по методу Ролана Барта я и в других местах получить могу. Познер для меня – всё-таки больше журналист, чем писатель. Но если бы он пересказал сюжет последней книги (то есть её содержание; с сюжетом, боюсь,там всё не так однозначно), меня бы это вполне устроило. Рассказывает он хорошо, слушать приятно. Интонации мне нравятся, опять же.
Но время сейчас сложное, интересное (хотя трудно сказать, когда было иначе), поэтому тема была выбрана другая.

Говорил Познер о том, что сейчас обсуждают все и везде. Может быть, конечно, не все и не везде, обобщать не буду, но тема популярная. Он говорил об Украине. Про Крым ещё сказал. Что не надо было так делать. Про Сноудена упомянул, про систему ПРО; о правах человека много всего рассказывал. То есть том, что в России, кого ни спроси, проблемы ЖКХ важнее, чем эти самые права. И это понятно: если у меня дома нет воды, мне хочется какой-то конкретики, а не абстрактных гуманистических ценностей. Но это лирическое отступление. Если возвращаться к тому, что ещё было сказано на юбилейном вечере, то можно упомянуть свободу слова. Сейчас все говорят о свободе слова, и Познер со сцены тоже про неё говорил. Плохо у нас нынче с этим делом всё обстоит, так себе обстоит, если не хуже. Новостным каналам верить нельзя, ни нашим, ни зарубежным, особенно сейчас; все гнут свою линию, выгодную правительству.
Ещё шла речь о том, что Россия проиграла холодную войну, что существуют двойные стандарты в отношении США и нашей страны, что совок никуда не делся, что он неистребим. О том, что надо голосовать, и сам он ходит на выборы, считая это важным, упомянул.
Предложил гипотетическую ситуацию: в Мексике переворот, к власти приходит правительство, настроенное против США, и в этот момент поддержать братский мексиканский народ приходят вежливые русские. Никому такое не понравится.
То есть о политике было сказано много. Но у нас в семье эту тему обсуждать публично не принято ещё с двадцатых годов прошлого века, поэтому и я не буду нарушать традицию, там ведь не только про это было. Впрочем, отмечу, что новых и удивительных подробностей и фактов открыть для себя не смогла.
Зато узнала, что Познер не любит Соловьёва, что на «ОРТ» он не работает, а только продаёт каналу передачи. И канал, например, не купит передачу, в которой речь будет идти о ВИЧ. У нас об этом продолжают стыдливо молчать, делая вид, что ничего подобного не существует. Зато канал с удовольствием купит что-нибудь развлекательное. В идеале – то, на что уже есть спрос, что уже себя зарекомендовало (рейтинги, все дела). Поэтому сообщаю радостную новость: впереди нас ждёт серия передач об Англии. Но не о Великобритании, это особо подчёркивалось. А ещё будет про Израиль. Но это потом.

После краткого вступления наступило время вопросов из зала. Большая часть вопрошающих уже успела передать записочки, пока Познер говорил о злободневном, кто посмелее – так те даже выходили к микрофону. Но и стесняющихся анонимов, и самых отважных из всех, интересовали вещи глобального характера. Частных вопросов было мало, то есть конкретно о Владимире Владимировиче и его повседневной жизни знать толком никто не хотел. Эмиграция, между прочим, многих волновала: какие должны быть причины, трудно ли устроиться на новом месте. Познер же эксперт в этой области. Часть задававших вопросы считала, что Познер знает всё. В том смысле, что не только зрит в корень и владеет некой Истиной, но и обладает недюжинными энциклопедическими знаниями. Или сова, к которой приходят за советом лесные жители, или Вольтер, не иначе.
Всех волновали Судьбы России. Все хотели, чтобы их научили жить, сказали им, что делать. То есть опять ждали указаний сверху. И было им сказано: «Не мусорить и не давать взятки».
Интересовались, куда мчится Русь, кто виноват, что делать, в чём смысл жизни, как воспитывать детей, как научиться задавать вопросы. Как победить коррупцию и как стать Европой.
Такие вопросы задают, оказывается, на всех творческих встречах. Так Татьяна Никитична сказала. Я потом даже посмотрела кое-что в записи, и оказалось, что так оно и есть: куда ни глянь, всюду тоже таких вопросов хватает. И формулировки те же самые. Хотя вопросы «вечные», их особо не поперефразируешь.
И на каждой творческой встрече так, на каждой. Одни их задают, другие на них отвечают, третьи слушают. Надо быть к этому готовым.
С другой стороны, когда я иду на «Лебединое озеро» я же знаю, что мне там покажут. То же самое – когда я берусь перечитывать «Войну и мир» (и всё будет идти своим чередом, пока не вмешается болезнь Альцгеймера). Но я же всё равно или иду, или берусь. Произведение, может быть, и одно, но текстов-то много, поэтому и разница будет. В ней-то всё и дело.
Творческая встреча похожа на концерт. Но не на вечер классической музыки, а на выступление в клубе (атмосфера другая, шёпот громче, почти никто не спит). И то, что происходит на концертах, очень похоже на то, что я видела и слышала на прошедших двух мероприятиях. Есть список песен, которые исполняются каждый раз. Не обязательно самых популярных. Есть региональные отличия, например. Где-то больше любят одно, где-то меньше любят другое. И вопросы о смысле жизни, если уж на то пошло, похожи на такие просьбы сыграть любимую мелодию. Но писатель обычно не поёт и не танцует (не на творческой встрече, во всяком случае), поэтому его спрашивают: «Кто виноват? Что делать?» И в ответ – новое прочтение, аранжировка, импровизация на тему (то есть концерт джазовый). Основа-то обычно не меняется. То есть меняется, но редко.
И пусть список «любимых песен» не меняется, тематика – вот самое интересное.

Начинается всё, немаловероятно, ещё со школы. Это там ищут смысл жизни в произведениях Солженицына, Чехова и Толстого (преимущественно – Льва Николаевича). Если класс гуманитарный, то ещё и до Хайдеггера могут добраться. То есть даже не до Сартра и Камю. В ту же кучу – поиски счастья. И ведь нельзя ограничиться дежурными фразами, надо в эти фразы что-то добавить, глубокомысленных суждений из каких-нибудь критических статей, списков синонимов, чтобы растянуть всё хотя бы на пару страниц. А лучше на десять. Тяжёлое испытание. Видимо, не проходит это бесследно. Нельзя так с неокрепшей детской психикой поступать.
Или нашего человека действительно это интересует. Ночами не спит, о Судьбах России думает, вглядывается в туманное будущее. Услышал или где прочитал, что «прошлое России удивительно, настоящее прекрасно, будущее же выше всяких представлений», и всякий покой потерял. Это же почти как размеры Вселенной представить. Объять необъятное, впихнуть невпихуемое.
Или это наивность. С наивностью ничего не поделаешь. Она или умиляет, или раздражает.
Или это универсальный набор вопросов на все случаи жизни, проверенных временем, качественных, философских, которые всегда и везде хороши (которые ещё со школы забыть невозможно), давно пора издавать сборником. Думать самому не надо, опять же. И можно что-то умное услышать в ответ. А ещё лучше – получить руководство к действию. Действовать при этом не обязательно.
Задают такие вопросы не всем. У соседа ведь не спросишь про перспективы развития сельского хозяйства и экономики на ближайшие десять (лучше двадцать) лет. Про школьную реформу – ещё хоть как-то, но не про перспективы же. Только если сосед – личность выдающаяся, известная хотя бы в узких кругах, но зато известная широко. Тогда можно. Но лучше у кого-нибудь ещё. У кого-то популярного, медийного. Раз человек прославился, что-то в нём есть, что-то он такое знает.
С другой стороны, лучше это, чем вопросы оригинальные, у которых всё ушло в форму (за неимением содержания, и это надо замаскировать), призванные удивить публику и поразить того, кто будет на этот полёт фантазии отвечать. Главное – продемонстрировать неординарность мышления, раскрыть творческий потенциал, добить танцем. Или явить всем своё поэтическое дарование. Ещё можно сослаться на «авторитетный источник»: благодаря этому все увидят, то есть услышат, что вопрос сочинил человек умный, читающий, знающий, пусть и аноним (хорошая, кстати, фамилия на встрече с Познером звучала: Правдюк; не хочу никого обидеть, но её так и хочется написать с маленькой буквы, чтобы антоним, значит, получился). Возможно, выдающаяся личность на сцене даже испытает острое желание познакомиться со скромным, но тоже таким выдающимся, судя по вопросу, зрителем. Надо только верить и стараться – и всё сбудется.
Но оригиналов мало, и это радует. Всем привычнее классический вариант.
Возможно, каждый новый зритель, ещё на таких мероприятиях ни разу не бывавший, хочет узнать самое важное и главное. За тем и пришёл. Или этот вопрос задаётся всякий раз кем-то из постоянных, чтобы определить среднее арифметическое: цены опять выросли, зима была аномально тёплой, наверное, и смысл жизни поменялся. Или хотят соотнести ответ кого-то известного и уважаемого, совы, которая всё знает, с собственными представлениями, увериться в собственной правоте (а если не совпадёт, решить, что сова не всё знает, зря сову хвалили). Или надо знать, все ведь говорят, что надо, а зачем – там видно будет. Даже если спросить того, кто такой общий вопрос задал, почему он это на листочке написал, что ж ему неймётся, чую, он и сам не скажет. Но пусть развлекается, лишь бы не сидел, как на экзамене, ожидая ответ на вопрос: вот-вот меня вызовут, поэтому я не буду слушать ответы остальных. Беспросветное это состояние, никакой радости от встречи с уважаемым человеком.

Судьбами на встрече с Познером публика, понятное дело, не ограничилась. Спрашивали, какой он видит Россию через пять-десять лет, как научиться жить лучше и стать похожими на цивилизованных европейцев, как жить (вообще), как избавиться от коррупции, как перестать мусорить на улицах, как улучшить нашу систему образования (ЕГЭ – зло), какие места Франции лучше посетить и какое вино попробовать.
Благодаря вопросам попроще, частного характера, можно было узнать что-то более интересное.
Например, что Владимир Познер не любит Петербург. Его папа родом отсюда, и он часто рассказывал о том, как тут было раньше, а теперь это уже не соответствует суровой действительности. Сплошное разочарование. Ещё Петербург связан с воспоминаниями о первой любви, а с ними не всё гладко. В Москве лучше. В Москве водители, например, пропускают пешеходов. А у нас водители хотят, чтобы было наоборот. Это, кстати, было к вопросу о том, почему европейцы и американцы могут жить в порядке и благоденствии, а русские нет. Иными словами, чтобы попки были сухими и чистыми, их надо сушить и чистить.
Кто-то спросил, что делал Владимир Владимирович 12 апреля 1961 года. Владимир Владимирович в этот день смотрел телевизор. Показывали Гагарина, его ровесника, и Владимир Познер-Старший поинтересовался, а чего же в свои годы добился Познер-Младший. Теперь-то более-менее понятно, а тогда было как-то неловко.
Был вопрос о том, как Познеру удаётся в его-то годы (юбилейный вечер, 80 лет) так хорошо выглядеть. Сказал, что общался с Воландом. Ещё про теннис сказал. Что он полезен для здоровья. Или не сказал. Тут я уже путаюсь. Он так часто говорит про свою любовь к этому виду спорта, что ждёшь, что и в этот раз он что-нибудь про пользу тенниса ввернёт. Иногда не вворачивает, но точно так же дело обстоит и с другими часто упоминаемыми вещами: кажется, что он об этом если и не упоминал, то уж точно должен был бы.
Про любимых джазовых исполнителей не ответил. Зато рассказал, почему в его программе так мало гостей-женщин: их всех смущает крупный план. Передачи с теми, с кем он дружит, ему не удаются. Например, с Жванецким (которому тоже 80) был полный провал, то есть фиаско. Сказал, что история религии – штука важная, что её детям надо преподавать, но в светской манере. А то ведь не разберутся грядущие поколения с культурным наследием.

У меня, кстати, вопрос тоже был.
В передачах об Италии, Франции, Германии есть нечто общее, что замечаешь не сразу. Но при монтаже это не выкинуто, значит, это важно. Значит, без этого не обойтись. Выглядит это так: Познер общается с каким-нибудь европейцем, обсуждает разумное-доброе-вечное, и интервьюируемый в какой-то момент говорит ему, что он, Познер, другой, он – европеец. Не русский, а именно европеец (это штуки разные). Реже собеседник признаёт в нём американца. И показана реакция Познера: он явно доволен. Эти личные переживания спокойно могли бы остаться за кадром, но их зачем-то показали нам: наш зритель сразу видит, что именно так выгодно отличает ведущего от всех остальных. Но зритель-то и без лишних упоминаний это знал. Ему уже столько раз про это и голос Познера за кадром, и сам Познер в кадре рассказывал, что он если и не понял, то уж точно запомнил, что ведущий русским себя не считает.
Так вот. Это-то и интересно. Можно ли понимать, что это – такое слабое место? Познеру до сих пор так важно быть европейцем, признанным именно другими европейцами (и показать просвещённой общественности, мол, так и есть, смотрите, они меня за своего принимают)?
Заметно, что да. Заметно, что важно. Но я же могу и ошибаться. Это же мне заметно. Вот и хотелось прояснить ситуацию. Поэтому я это всё как можно ёмче сформулировала, написала своим самым разборчивым почерком на листочке и отправила записку в «чёрный ящик». Красивее и вежливее было бы, разумеется, спуститься к микрофону, представиться и спросить лично. Но не могу сказать, что мне этого хотелось. То есть ответ меня интересовал, да, но не уверена, что уж очень. Не дошла бы до него очередь – и ладно. Но очередь дошла. Познер прочитал вопрос, перечитал вопрос, сказал, что не совсем его понял, пообещал к нему вернуться, отложил в сторону, да так про него и забыл. Кажется, это называется «слил». В общем, так я и осталась при своём мнении.
Если познавать в сравнении, то мой вопрос был не лучше и не хуже других. Но или ему не повезло, или я не владею искусством оформления знаков в экспрессивной, гармоничной и искусной манере (беда у меня с каллиграфией, ой, беда). Или просто не умею задавать вопросы, что тоже вариант. Но я и не журналист, мне можно.

Потом Владимир Владимирович напомнил в очередной раз, что ему пора, что его ждут. Встреча закончилась. Публика с книжками наперевес двинулась в сторону сцены, но всех развернули и перенаправили: толпа метнулась в фойе, последние стали первыми, говорят, кто-то даже успел получить автограф. Мы пошли в гардероб. Позже, уже в понедельник, пока все стояли в очередь к портрету Вагнера в том же самом фойе (ниже, под портретом Татьяна Никитична подписывала всем желающим титульные листы), очевидцы субботних событий рассказывали, чем закончилась автограф-сессия Познера. Если им верить, то в последний момент, когда Познер в очередной раз посмотрел на часы (предположительно – золотые; возможно, даже Jaquet Droz), и надежда уже угасла, строгие мужчины в пиджаках, нецензурно выражаясь в адрес юных дев и столь же метафрично описывая ситуацию в целом, сминая окружающих, ринулись получать заветное: «Такому-то от Владимира». Обидно же: купить на входе книжку – и не получить автограф. Чем закончилось, я так и не узнала, но и этого достаточно.

Билеты на второе мероприятие, как уже было отмечено ранее, оказались дешевле. Но нам это не помешало тоже взять их на хоры. Заметив в прошлый раз, что можно сидеть не только до или после колонны, но и непосредственно перед, я проверила, улыбнётся ли удача нам и в понедельник. Оказалось, что не должна. И мы уже готовились к монументальному зрелищу, так как колонны в филармонии – это по-настоящему монументальное зрелище (таки вы видели те колонны? таки теперь попробуйте возразить!), но билетёры посоветовали нам сразу идти в зал. Не зря советовали. Партер был, как сказал бы оптимист, наполовину полон. И было прохладнее. А к концу встречи я и вовсе замёрзла. Не грел меня мой платок «Морозко», номер рисунка: 23-14, всё та же шерсть, стирать нельзя. Дома остался. А вентиляция – это штука совершенно бездушная, ей наплевать, тесны ли наши ряды.
Публика отличалась. Нравы и требования были попроще. Если раньше все фотографировались на фоне Познера, то в понедельник годилась и стена в туалете. Надо же как-то себя развлечь, пока стоишь в очереди. Заодно и программа-минимум выполнена: сфотографироваться на мероприятии, чтобы память осталась. Сразу видно, что интересы у пришедших совсем другие: не важно, кто на сцене, а важно, на какой сцене, в каких стенах.
Люстры не отражались в сапфировых стёклах дорогих часов, модная парфюмерия не мешала дышать полной грудью, пиджаки на мужчинах сидели не так идеально, старушки с хрустящей фольгой, хранящей шоколад фабрики им. Крупской, раздражающей слух и обоняние, вернулись на свои привычные места. На предыдущей-то встрече старушек не было. О том, что они вымерли, и мысли не допускалось: демографические процессы – это вам не это. Просто реквиемы стоят дешевле, чем познеры. А может быть, старушки не любят Владимира Владимировича. Юные девы любят, а вот не юные что-то такое про него знают, что их отталкивает и разворачивает ещё на подходе к билетной кассе.
В общем, на встрече с Татьяной Никитичной всё было, как в старые добрые времена. Если бы не одинокий стул на сцене, и не одинокий стол рядом с ним, и не книжки на входе в зал, то можно было бы решить, что где-то что-то было перепутано, и вот-вот зазвучит музыка.
Организаторы были поскромнее. Микрофона для вопросов не стояло. Фотографы по залу в этот раз тоже не рыскали. Звук был так себе.
Но зато Татьяна Никитична никуда не торопилась. И появилась без опоздания. И отвечала на вопросы она куда охотнее, а ответы были гораздо интереснее. Даже на вопросы из серии «Сова, ты такая умная, ты всё знаешь» ответила. Не ограничилась формулировкой: «никто не знает, там видно будет, сами разберётесь, а просто мусорить не надо». Это даже не ответы были, а целые истории с неожиданными подробностями. Впрочем, как и всегда. Татьяна Никитична обычно рассказывает и про то, о чём её спрашивали, и про многое другое, что к вопросу, конечно, имеет отношение, но косвенное. В записи я её общение с читателями и зрителями (две разные категории, в том числе и вопросов) уже видела. И поэтому хотела побывать на такой встрече лично, «живьём». Это ж импровизация, это ж больше нигде и не найти.

С творчеством Татьяны Никитичны я знакома гораздо лучше, поэтому вопросов ей задавать не хотелось. Мне хотелось слушать. А когда микрофон барахлил, то ещё и слышать.
Татьяна Никитична зачитала всем свой рассказ про то, что не так актуально в данный момент (про Украину, чтобы ничьи чувства не задеть, она в дальнейшем говорить отказалась, да и с самого начала эту тему не затрагивала), а про то, что всегда было и всегда происходило. То есть про уваровскую триаду (Православие, Самодержавие и Народность). Текст уже был опубликован в «ЖЖ» и на «Facebook», но не все же туда заходят. Называется, если что, «Триада». Собственно, в тексте уже содержались ответы на вопросы, которые и раньше Познеру, и потом – Толстой задавала публика. Но на программу вечера это никак не повлияло.
Но ладно с ним, с творчеством: на Толстую стоило сходить хотя бы ради того, чтобы послушать, как она читает описание с коробки конфет «Комильфо». Читалось с выражением и в назидание, как демонстрация результатов жизнедеятельности современных выпускников (чаще, конечно, выпускниц) журфаков. Хорошо пишут, кстати, весело. Зал смеялся. И не только по этому поводу. В тот вечер, если сравнивать с субботним, вообще больше смеялись.

Говорила Татьяна Никитична три часа подряд, много и обо всём. Темы были всякие и разные; вопросы из зала просто служили отправной точкой. В принципе, можно было бы и без вопросов обойтись. Татьяна Никитична говорила про то, что «совок» – это стратегия выживания и наш образ мышления. Никуда он не делся, это наше «имманентное говно». Общество у нас не больное, и люди не злые. Европа нас не любит. И не полюбит. Точно не полюбит.
Немцы на отдыхе – это то ещё зрелище; в сравнении с ними все остальные туристы – эталон чопорности и образец высокой морали (таки не сюрприз). Ужиться интроверту с экстравертом гораздо проще, чем тому, кому всё время дует, и надо закрыть форточку, с тем, кому всё время душно, и надо её открыть. Сама она – интроверт (таки сюрприз). Но перед широкой аудиторией выступать не боится: большая толпа воспринимается как один человек. Татьяна Никитична смотрит «Игру престолов»: чушь, но красиво. Своего сайта у Толстой нет, потому что она за демократию. «Школа злословия» не стала хуже, просто 38 минут – это очень мало, за это время нельзя успеть развить две темы, а нужно именно две. Не любить «Чёрный квадрат» – лучше родину предать. Любую родину. Хоть нашу, хоть американскую. Про Бродского рассказала (куда ж без него?). Про Артемия Лебедева (и без него – куда ж?). Про то, что он хочет, чтобы мир был лучше, и делает для этого всё, что может. Или на что способен. Этот нюанс от меня ускользнул. Но я точно помню, что речь дальше пошла о навигации для Москвы и о красивых синих табличках с названиями улиц и номерами домов. Потом было упомянуто про кексы и про заведение Лебедева на улице Жуковского. Мне даже захотелось туда сходить. Но потом мы сходили в заведение на Некрасова, я поужинала, и мне расхотелось.
Ещё Татьяна Никитична сказала, что в мае выйдет книжка «Лёгкие миры». Это будет снова сборник, что-то уже можно было прочитать в интернетах (например, в загибающейся жежешечке).
После пары часов непрерывного общения зрители начали потихоньку покидать зал. Или вспомнили, что завтра на работу, или замёрзли, или получили ответ на свой вопрос (как на экзамене: отстрелялся – покинь аудиторию). То есть до автографов дожили не все. Мы дожили. У меня ведь было желание сделать ещё ценнее сборник «Ночь», с которым у меня и так связано много воспоминаний. Сделала.

В самом начале я наивно полагала, что впечатления после обеих творческих встреч не будут сильно друг от друга отличаться. То есть понятно, что разница должна была быть, но до «личной» встречи и к Познеру, и к Толстой я относилась совершенно одинаково. Я не сравнивала их передачи, я их просто смотрела. Книги – другое дело. Я вообще книги очень люблю. Ещё больше люблю хорошие.
Я не отношу себя к числу поклонников Владимира Познера, но я слабо представляю себе без него наше современное телевидение (точно так же я не представляю себе нашу современную литературу без Татьяны Толстой; без неё было бы скучно и тошно). И то, что он говорит с телеэкрана, вполне согласуется с тем, что я думаю по тому или иному вопросу или обсуждаю с моими недалёкими, то есть близкими, друзьями. Но согласуется, к счастью, не со всем. Цены нет тем людям, которые умеют коротко и ясно выразить то, что другие и хотели бы сказать, но всё никак не могут сформулировать. То есть цена есть, она называется «гонорар», но сейчас не об этом.
На юбилейном вечере были предсказуемые ответы на ожидаемые вопросы. И говорит Познер в жизни ровно то же самое, что и на экране. Не могу сказать, что я разочарована. Вовсе нет (чего-то такого я и ждала). Но и не очарована. И в дальнейшем не планирую повторять этот опыт, одного раза достаточно. Не на экране увидела – и отлично. А вот программы познеровские я продолжу смотреть. Но не те, где Владимир Владимирович демонстрирует в заставке всю гамму эмоций, а про путешествия.
Зато, подозреваю, на Толстую посмотреть приду ещё не раз. У Татьяны Никитичны с импровизацией лучше.
Книжек на подпись больше не понесу. В вопросе подписей Татьяна Никитична лаконична, а я не графолог, мне даже разницы потом не будет заметно. И уникальность, вся же уникальность улетучится, если всё подряд-то подписывать. Я буду просто слушать. Мне понравилось. И атмосфера (без снобизма, что приятно и удивительно), и ответы. Главное – одеться потеплее. Тогда ничего не будет отвлекать. И свою шоколадку не забыть взять, чтобы не нервничать. И пусть мне рассказывают, рассказывают…
И возможно, в следующий раз меня даже ничто не свернёт с пути истинного, и я даже дойду до улицы Жуковского. Как получится.