Выставка Виктора Пивоварова открылась в Национальной галерее ещё в середине мая, до её окончания остались считанные дни (раз, два, три и четыре), но мы дошли до неё буквально вот только что. Потому что мы не хотели на неё идти. Хотя после череды локдаунов мы были готовы пойти на всё. На что угодно были мы способны пойти. И не было в Праге такой выставки, до которой бы мы не добрались (нет, что-то точно было, но искать и перечислять — эффект будет не тот). Только мимо «Московской готики» мы ходили мимо.
Проблема заключалась в том, что можно было сходу сказать, что именно там всех ждёт, и от этой предсказуемости было как-то грустно.
Разумеется, там будет советское и разное; Малевич и прочие отсылки с цитатами; вуайеризм, чувство стыда и подростковая подавленная сексуальность (да и взрослая — тоже); экзистенциализм, одиночество, трансцендентное (почему-то очень ерофеевское) и постмодернизм (в программе обычно не заявлен); неизбежные ассоциации с Кабаковым и Пепперштейном (ибо всё в этом мире взаимосвязано); подробный рассказ об альбомах и способах их экспонирования, краткий — о советском андеграунде; концептуализм и коммунальные квартиры; собаки, мыши и Москва в виде сталинских высоток.
А слово «Garage», спойлером значившееся на афишах, предоставляло уникальную возможность почти во всех подробностях представить себе перечень циклов работ и их последовательность.
И дело не в том, что всё было таким знакомым (например, от выставок одних и тех же работ непростительно старых мастеров тоже обычно не ждёшь чего-то нового, но ведь всё равно же идёшь каждый раз), дело было в ожидаемом контексте и настроении.
Поскольку где-то — на уровне подсознания или в глубине души — с самого начала значилось: «Надо», и было понятно, что будет не отвертеться, заранее было известно, то хотя бы под закрытие, но придётся успеть. И мы успели. Предчувствия не обманули. Что угадывалось, то и показали. Но повернулось всё как-то иначе, и стало понятно, что мы не избегали, но откладывали.
Анонсы грядущих мероприятий выглядят приятно, но скромно (Прага — это вам не Берлин и не Лондон, тут и в мирное время всё достаточно спокойно), до конца года делать будет практически нечего, зима близко, темнеет всё раньше, так что самое масштабное мы как-то так, почти инстинктивно оставили напоследок.
А оно действительно масштабное. Почти две сотни работ — это много не только по местным меркам (пражские выставки приятно отличаются своим размахом от всех остальных — всё можно лучше прочувствовать; хотя иногда всего бывает слишком мало: можно хоть обчувствоваться, но полноценного впечатления так и не сложится), но и по меркам вообще.
На входе посетителей встречали «Заблудившийся Данте», оргалит и нитроэмаль семидесятых, «Июнь-Июнь». За ними следовали: «Кухня» (инсталляция, 1989), «Микрогомус» и спичечный коробок размером с кровать (в котором было слишком людно), «Дневник подростка», «Квартира 22», «Время розы» и «Едоки лимонов». В центре располагались «Сутра Страхов и Сомнений» (из динамиков звучал перевод на чешский) и диалоги с Кранахом Старшим — цикл «Потерянные ключи».
«Московская готика», давшая название выставке, располагалась сбоку, но не незаметно, а так, что все в неё очень удачно поворачивали. Рядом были круги имени Малевича и «Эйдосы», «Сады монаха Рабиновича» и книжные иллюстрации. Провожал всех как бы «Последний экзистенциалист», но к выходу всё равно надо было опять пройти вдоль «Заблудившегося Данте». Собственно, на то он и заблудившийся, а копать можно было даже глубже, чем предлагалось.
Тема, объединяющая всё вышеперечисленное: «Как изобразить жизнь души» (когда-то выделенная ещё Павлом Пепперштейном; так что неизбежные ассоциации были не зря).
При всей ретроспективности и поддержке московского «Гаража» кажется, что основу выставки составляют полотна и циклы, созданные после 1982 года, то есть после переезда художника в Прагу и кризиса, связанного с этой переменой обстановки. Особое внимание уделено теме возвращения к детству (включая создание произведений). Радио и отсутствие книг, мамино варенье, тёмная комната и снег за окном…
Собственно, после переезда жизнь у многих проносится перед глазами, в хронологической последовательности и со всеми травмами, и начинается всё, что логично, именно с процесса становления и первых воспоминаний (не знаю, как с другими городами и вообще, но в Праге — точно). Так что оно и понятно (хотя не у всех из этого получается искусство, не у всех).
Многое на пражской выставке и так давно знакомо. Потому что были и другие экспозиции, не всегда под одной крышей, иногда — параллельные, как «След улитки» в «Гараже» и «Потерянные ключи» в Музее имени Пушкина, но почти такие же (я не про экспонаты, я про настроение и атмосферу). Но, да, не всё из этого показывали в Праге. Что уж, мало что из этого показывали здесь.
«Июнь-июнь», дневник встреч художника с его будущей супругой — Миленой Славицкой, тут, как заявляется, не выставлялся. Как и «Данте», как и «Ключи», как и «Московская вечеринка».
Что-то принадлежит Национальной галерее — на это можно было посмотреть и раньше, что-то привезли из других музеев. Например, Третьяковская галерея поделилась картиной «Москва, весна и рыбка на окне» (на табличках подобная информация, кстати, не указана; там даже даты не всегда совпадают). А вот Русский музей не отдал ничего. Потому что он очень ответственный (в условиях пандемии музеям приходится соглашаться на упрощение ряда процедур, но у некоторых из них всё ещё остались какие-то принципы).
И если мировой премьеры в итоге не произошло, то чешская — точно получилась. И получилась в лучших традициях местных выставок: что бы ни обещало название, «Московская готика» — во многом про Чехию. И оно в этот раз вышло само собой, очень гармонично («Июнь-Июнь» вписался идеально), без странных дополнений, которые не всегда соответствуют основной теме, но почему-то обязательно должны присутствовать (словно если не про чехов, то не считается; местный способ что-то выставлять, к которому не прибегают только в каких-то очень исключительных случаях).
Впрочем, сколько бы вокруг ни было Праги, всё это осталось русским, даже слегка советским. И диалог со зрителем вышел какой-то не очень интернациональный, хотя искусство и не знает границ.
Переводы на английский и чешский мало что передают, так что все ходят очень серьёзные.
Фильм, подготовленный к выставке, — на русском (и Пивоваров в нём внезапно похож на Гэри Олдмена, в некоторых его ролях), слова — на русском, и все смыслы по переводам и субтитрам не уловить. И контекст, конечно же, контекст. Хотя в этом отношении мало кто дотягивает: общего у всех много, но даже после советского детства улавливается не всё.
Слово, текст — это вообще очень важные элементы, без них не только сложно воспринимать отечественное искусство, без них не всё из этого вообще могло бы быть создано (потому что велик и могуч русский язык, всё прочее у нас было не такое могучее). Иероглиф может быть хорош сам по себе, его значение зрителю знать не обязательно. Текст на русском — это то, что нужно именно прочитать, и какая разница, какой там шрифт и линии.
Искусство, до сих пор считающееся кое-где современным (на фоне Шишкина и Репина всё кажется прорывом), изобилует текстами. Выставкам предшествует много объяснений (от художников, критиков, кураторов и даже некоторых знакомых), иногда этих объяснений слишком много, и их количество после официального открытия только возрастает с каждым днём. Все объясняют, как видеть и что видеть (с «Московской готикой» тоже объясняли).
Дополнительно ко всему прилагается особая философия. Потому что она — опять текст. И очень выразительный способ выражения, без которого к творчеству не пробиться — это раз, который сам по себе является полноценной частью всего, не хуже красок и композиции, — это два.
Таким образом, художник диктует, что видеть и как видеть, погружая в свой мир (в который не всегда хочется, но в этом случае можно просто никуда не ходить). И если носителю от смысловой нагрузки не уйти, зритель, столкнувшийся с языковым барьером, обладает счастливой возможностью понимать всё в меру своей испорченности.
И это прекрасно.
Хотя что-то просто осталось немым в диалоге со зрителем.
Нам языковой барьер не мешал, контекст — всё-таки знакомый, так что нам внезапно было весело и хорошо.
Предсказуемо было, грустно — нет. Хотя я хотела бы посмотреть на это всё без контекста.
Если развивать тему настроения, можно вспомнить, что Пивоваров — автор логотипа «Весёлых картинок». А это вообще — самое радостное и светлое из советского детства. И зрителям, выросшим без него (того, давнишнего), не понять восторг зрителей, выросших с ним. И, да, всё это в прошлом, потом было много новых циклов и этапов, публика тоже стала серьёзнее и много всего увидела и прочитала (впрочем, кому он нужен, весь этот искусствоведческий снобизм?), но до сих пор нет лучше способа заманить кого-нибудь на выставку Пивоварова, чем сказать, что именно он рисовал тех самых человечков для «Весёлых картинок».
Детской иллюстрации не было, да она и не нужна. Зато была книжная. А вот книг не было, они только упоминались.
Плюс — на сайте NGP выложено методическое пособие для преподавателей, дающее рекомендации, как смотреть, как объяснять то, на что было посмотрено, и как искать подход к созданию иллюстраций собственных.
«Московская готика» открыта не первый месяц, но во время нашего посещения в залах было людно (судя по обрывкам фраз, не все старались успеть, многие специально пересматривали). Детей на выставке тоже много, даже вечером, а весь возможный интерактив — так и вовсе словно для них, хотя пользуются им (условные) взрослые.
Стрелка на полу рекомендует начинать осмотр с правой стороны, но можно ходить и как попало (хотя переход от семидесятых к девяностым кажется слишком резким, из-за чего возникает ощущение, что надо было повернуть в другую сторону).
Огромный зал делят на две большие части не только стены из гипсокартона, но и прозрачный тюль. В компании деревца в кадке он напоминает о районных администрациях, дворцах культуры и актовых залах. Не современных, разумеется (хотя где-то до сих пор уцелело и такое). Сквозь тюль просвечивают картины, и сквозь него же, отойдя в самый угол, тихонько переговариваются смотрительницы.
Из глубины зала слышится мужской голос: монотонно зачитываются страхи и сомнения.
Девочки в нарядных платьях со смехом пробегают мимо колышущихся занавесок, их просят не шуметь, но когда и на кого это по-настоящему срабатывало?
Обстановка знакомая, словно ничего не менялось.
Почти через два года после начала пандемии «Московская готика» позволяет вновь ощутить прежнюю свободу.
С самого начала ничего не требовалось резервировать, заранее выбирать день и время посещения, собираться в группы перед музеем, создавать пробку на входе, мешая друг другу что-то рассмотреть, переходить от картины к картине единой толпой, нарушая тем самым все противоэпидемические меры, ради которых всё это безумие и затевалось, и снова пытаясь хоть что-то увидеть… Даже время посещения никому не ограничивают, ходи сколько хочешь. Единственная примета времени — респираторы. В остальном — это нормальная, человеческая выставка.
На ней нормальный интерактив, нормальный закуток с проектором и нормально рассредоточенные по всему пространству посетители. И нет ничего приятнее, чем возвращение к тому, как оно когда-то было (не всегда, но в этом случае всё в порядке).
Так что это мы просто не признавались себе, что именно этого нам и хотелось. И не догадывались, что именно это действительно было нужно, хотя во всём остальном предчувствия были правильные.
Как пересмотреть давно знакомый фильм: всё равно что-нибудь новое найдётся, или навестить школьную столовую: вроде бы не тянет, но как приятно (и странно) оказаться опять. Возможно, это и есть ностальгия (ведь нечто человеческое не чуждо и мне, заявляю я, незаметно переходя на личности).
И можно было бы упомянуть в этой связи цитату, сопровождающую выставку с самого начала, про «чувство возвращения домой — в ту тайную комнату, где живёт душа», но как-то не кажется, что это всё для меня. Значок в книжном магазине при галерее — да, я даже приобрела один, как раз с «Московской готикой», а всё остальное — как-то не очень. Но снова почувствовать себя обычным человеком — приятно.
Выставка продлится до 21 ноября.
Скорее всего, на неё и так уже все успели. Но если не успели, впереди ещё есть несколько дней уникальных возможностей — оно того стоит.
Хотя бы ради «Весёлых картинок».
И нормальности.
И значков, так и быть.
