Как после вечера в опере в каждом скрипе слышится музыка, так и после Kinetismus’а: что ни лампочка — то инсталляция. Потому что всё на выставке «KINETISMUS: 100 Years of Electricity in Art» светится, и всё — искусство, и с восприятием реальности из-за этого потом творятся совершенно волшебные вещи.
Но начнём мы не с рассказа о лампочках, а с истории здания, в котором они горят. Потому что оно внезапно важнее, и объясняет смысл и назначение Kinetismus’а лучше, чем любой сопроводительный текст.
Свежеоткрывшаяся галерея Kunsthalle Praha расположена в здании бывшей электрической подстанции Зенгера. Что и определило тематику первой выставки, приуроченной к окончанию ремонта и старту всего остального.
Здание было построено в начале двадцатых годов прошлого века про проекту архитектора Вилема Кваснички, в рамках набиравшей обороты электрификации, и до сих пор считается памятником промышленной архитектуры.
Ещё пару лет назад оно портило всем вид в самом центре города, теперь — улучшает. Потому что правильная реконструкция меняет многое.
Убрать орнамент, добавить бетон — и облик здания меняется значительно: полностью лишившись декоративных элементов на фасаде, здание избавилось от своего врождённого неоклассицизма (сохранились только общие контуры, и окна остались на знакомых местах), совершив тектонический сдвиг чуть ли не в сторону интернационального стиля (издалека — не совсем, но в упор — так вообще, а внутри при этом — минимализм), что, вообще-то, не только всё ещё прекрасно ложится на возраст бывшей подстанции (десять лет туда, десять лет сюда — кто заметит разницу?), но и лучше вписывается в программные заявления галереи и её руководства.
Kunsthalle Praha основана The Pudil Family Foundation, принадлежащей супружеской чете — Петру и Павлине Пудил, которые и приобрели разрушающуюся трансформаторную станцию ещё в 2015 году.
Результат реконструкции нарендерился в 2019 году, тогда же началась активная деятельность в соцсетях, и почти сразу пошли намёки и обещания, из-за чего открытие галереи в итоге мало для кого стало особым открытием. Долгожданным — да, неожиданным — не очень.
Всё вместе, и здание, и выставка, открылось 22 февраля этого года, и дата смотрелась красиво, и все всё успели, и даже вход был для всех свободный, но уже через несколько дней всё это перестало тянуть на главные новости (наверное, что-то произошло? наверное, что-то произошло).
Торжественному открытию предшествовали месяцы экскурсий по пустым помещениям, где всем предлагалось представить, как тут однажды будет красиво, рассказы о тоннах бетона, влитых в проект, и афиши, расклеенные по всему городу.
Как заявляется, название «Kunsthalle Praha» является точным и международно понятным обозначением учреждения. Всякий и каждый сразу догадывается, что это отсылка к выставочным залам, не обладавшим собственными фондами, продвигавшим современное им искусство и получившим распространение на территории Германии (преимущественно) в конце XIX века. То есть это такое пространство музея, которое отказывается от всех своих обязательных функций исключительно в пользу функции демонстративной, и это такая недо-гетеротопия, но это я о своём.
Со временем концепции музея и кунстхалле начали объединяться, и у выставочных залов появились свои коллекции и фонды. То же самое — и в пражской версии, и уже с самого начала: свои собственные ценные экспонаты есть и тут. Но выставлять их на всеобщее обозрение на постоянной основе никто не собирается (только в рамках онлайн-базы, которая ещё находится в процессе становления, которая вообще не то, и про которую пока не все поняли, как к ней будет организован доступ). Вместо этого что-то время от времени будет становиться частью очередной временной выставки. Потому что именно на временных выставках галерея специализироваться и собирается (и ещё — на мероприятиях, в том числе — образовательных), сосредоточившись на XX и на XXI веке, чтобы Kunsthalle по всем признакам совпадала с кунстхаллями вообще.
При этом «временное» не означает «краткое». Так, Kinetismus, например, продлится до 20 июня. И с таким плотным графиком экскурсий, количеством экспонатов и временем работы, как у Kunsthalle, этого — достаточно, искусства хватит на всех (и вообще, в музеях, которые именно музеи, всё длится не намного дольше).
Сейчас заведение под названием «Kunsthalle» можно встретить по всей Европе. Почти по всей. В Германии, в Австрии и в Швейцарии. А теперь ещё и в Праге, и не будем угадывать, какая между ними есть взаимосвязь. Ведь зачем угадывать, если есть учебники истории?
Собственно, само Kunsthalle Praha этот момент и проговаривает. На протяжении XIX и первой половины XX века, проговаривает она, Прага была важным культурным перекрёстком внутри Европы, в немалой степени — благодаря сосуществованию чехов, немцев и еврейской общины. Основной язык общения был, конечно, немецкий (все мы помним, на чём писал Кафка), но это отдельно не упоминается. И так очевидно. Так что организаторы посчитали важным сохранить немецкий термин «кунстхалле» и связать его с названием чешской столицы (то есть нашли исторические корни и красиво прикрутили). И такое напоминание рассматривается ими, как своего рода сигнал для того, чтобы все коллективно осознали эту важную и всё ещё, цитируем: «глубоко вдохновляющую часть нашей собственной истории». Поэтому и «Kunsthalle Praha».
Учебник истории намекает, что всё было несколько сложнее. Но в очередной раз обратиться к своему наследию, а потом что-нибудь переосмыслить, принять или простить — всё равно полезно, и такой подход, безусловно, интересен, а местами так даже свеж.
И в итоге получилось хорошо: связали с художественными практиками всё, что можно было связать, упомянули о наследии, не забыли об истории и контексте, добавили концепцию — удалось вписать новое здание в мир искусства вообще. Но получился очень не-чешский музей, и нет гарантии, что Kunsthalle Praha когда-нибудь им станет (а где он находится, так это не считается).
Благодаря Kunsthalle в Праге появился уголок Базеля. «Kunsthalle», «Kunstmuseum» — это всё как бы немецкое, но как бы швейцарское. И дело тут не только в словах: новое здание Kunstmuseum’а снаружи — как Kunsthalle Praha изнутри. Если вывернуть наизнанку, не отличишь (да и что из экспонатов Kinetismus’а не побывало когда-то на берегах Рейна? много что не, на само деле, но вот «Notes Towards a Model Opera» Кентриджа, например, без которого уже на открытии не обошлось — это чистой воды Art Basel 2016 года). Хотя весь этот строгий, почти суровый, внешний вид и серый бетон с весёленькими окошечками больше всего напоминает Kunsthalle в Берне.
А вот медные буквы, загнутые об угол здания, — это уже как на фасаде какой-нибудь типографии в Цюрихе.
Даром что Studio Najbrt (в лице Марека Писторы), разрабатывавшая логотип Kunsthalle и шрифт Kunst ещё пять лет назад (та же студия, кстати, делала нынешний логотип NGP), ориентировалась на эскиз немецкого типографа Яна Чихольда (Jan Tschichold) 1930 года. То есть на шрифт-ровесник строительных работ на подстанции Zenger, и в этом основная идея. Так что ассоциации с типографиями появляются не на ровном месте — их тут есть чему вызвать.
Бронзовые буквы (медный — это у них цвет) гармонируют с пешеходным мостом, ведущим от тротуара к входу в здание, обшитому железными листами в тон, и являющемуся единственным излишеством на фоне формы, функции и всего прочего Баухауса.
Всё чёрное и белое, что очень концептуально. И очень оригинально, если рассуждать о фирменном стиле современного музея в современном мире (серьёзно, что там с фантазией? или с принтером? даже в маленькой Праге уже есть две большие галереи, которые не каждый сможет отличить друг от друга из-за почти одинаковых чёрно-белых логотипов). А стены — серые и бетонные, что, конечно, опять очень концептуально.
Kunsthalle Praha — один из самых амбициозных проектов за последнее время. В том смысле, что организаторы много на себя берут и ещё больше в это вкладывают (и это видно издалека). Уже есть ощущение, что появилась дополнительная связь с миром (с большим и разнообразным), и наконец-то зазвучали имена художников, которые, в идеале, и так уже давно должны были быть слышны в чешском информационном и медийном пространстве, но что-то как-то не складывалось (всему чешскому, кстати, тоже не помешало бы мелькать в пространствах западных, но тут почему-то не слишком любят рассказывать о себе).
Хотя при всём при этом Kunsthalle смотрится анахронизмом: он был нужен Праге ещё лет десять назад. А лучше — ещё раньше.
И вот теперь, после краткой вводной части, можно наконец-то вернуться к опере и лампочкам.
В рамках Kinetismus’а исследуется, как художественные практики трансформировались в течение последних ста лет (то есть с начала XX века и до наших дней), стоило им столкнуться с электричеством, и показывается, что из этого получилось. От первых попыток обыграть искусственное освещение и заставить что-то двигаться до применения современных вычислительных технологий, чтобы всё шевелилось и светилось само и рандомно, хотя при этом свет так и остался в большинстве случаев по-прежнему искусственным.
Одновременно выставка посвящена чешскому авангардисту и пионеру кинетического искусства Зденеку Пешанеку (Zdeněk Pešánek), создавшему в 1936 году для фасада подстанции Zenger серию аллегорических кинетических световых скульптур под названием «100 лет электричества» (приятное совпадение). И надо отдать должное прогрессивности взглядов тогдашнего руководства: световые скульптуры выглядели (особенно по тем временам) не просто оригинально, но оригинально и смело, в том числе — на фоне всего того, что параллельно творилось в мировом искусстве, и даже сейчас на фоне прочих экспонатов Kinetismus’а (а они тут, конечно же, тоже есть) они умудряются быть интереснее много чего.
Название выставки (и чуть ли не сама её концепция, честно говоря) тоже связано с Пишанеком, а если точнее, с его книгой «Kinetismus», в которой рассматриваются возможности интеграции моторизованного движения и искусственного света в искусство.
И Kunsthalle следует заветам Пешанека, представляя посетителям модель эволюции изобразительного искусства, где кинематограф ведёт к кинетическому искусству, за которым следует искусство кибернетическое, а потом появляется и компьютерное (четыре ключевых направления), а связующим звеном для движущихся машин и движущихся изображений становится то, чем занималась подстанция Zenger ещё в ту пору, когда использовалась по прямому назначению: электричество.
Проект выставки был разработан приглашённым куратором Петером Вайбелем (Peter Weibel — теоретик, художник и директор ZKM, Центра Искусства и Медиа в Карлсруэ, Германия), вместе со-кураторами Кристель Гавранек (Christelle Havranek — главный куратор в Kunsthalle Praha) и Ливией Ноласко-Россас (Lívia Nolasco-Rózsás — научный сотрудник и куратор). При поддержке частных коллекционеров и крупных учреждений, включая ZKM, Tate, NGP, Stanford University, Centre Pompidou и, конечно, Kunsthalle, у которой, напомним, уже есть своя коллекция. Так что проект очень интернациональный.
На выставке представлено более девяноста произведений искусства от нескольких поколений художников со всего мира. Что независимыми деятелями, что в составе особо известных групп, школ и организаций (в том числе, например: Bauhaus, GRAV, Dvizhenie, ZERO или startLab, среди которых рядовой посетитель узнаёт дай бог первое).
По такой выставке очень приятно ходить: сложно представить инсталляции фотогеничнее, минимум усилий — уже удачный кадр (ну такой, инстаграмбл).
Kinetismus разделён на две части. Внизу стены затянуты чёрной тканью, чтобы было лучше видно всё, что светится, этажом выше, среди белизны бетонных стен, расположилось всё, что движется (плюс — оборудованы закутки и комнатки для отдельных инсталляций).
На свет и движение надо смотреть, описывать бесполезно (особенно свет). Так, имена и даты.
Поэтому коротко упомянем, что среди прочего представлены: понятный и уютный благодаря узнаваемости Уильям Кентридж (хотя его «Notes Towards a Model Opera», с картами мира и красными флагами, сейчас почему-то смотрится тревожно); Ласло Мохой-Надь, звучавший совершенно невероятным обещанием, но оказавшийся просто фильмом; Олафур Элиассон, чья «Lichtwelle» расположилась прямо над входом, из-за чего её практически никто не замечал (хотя, вообще, Олафур — чудесный, он знает, что у каждого города свой свет; и вся эта волна-лестница — она тоже про нюансы); очень японское панно «United, Fragmented, Repeated a Impermanent World» от, разумеется, teamLab (по мотивам ширмы Ито Дзякутю «Animals in the Flower Garden», выполненной в конце XVIII века словно бы по мотивам современных светодиодных табло); Дюшан и отсылки к Дюшану.
Выставочный интерактив сфокусирован на выключателях: посетитель нажимает на кнопку и получает результат, ведь экспонаты не могут светить непрерывно. Есть возможность покрутить педальки или постоять в наушниках, но кнопочки — это основное. А девятиметровая Art Wall, средство самовыражения, позволяющее рисовать светом, в наше посещение была выключена, и сказать о ней практически нечего.
Всё продублировано на английском, а раздаточные материалы выполнены как бы скромно, но как бы богато: это не классические буклеты, а целые книжки (или хотя бы тетрадочный самиздат). С картой залов и подробными текстами о каждой инсталляции. И это выглядит очень серьёзно (при этом у них ещё и иллюстрированный каталог есть, как положено).
Kinetismus кажется первым проектом новой галереи, но, вообще-то, выставочная деятельность Kunsthalle началась в процессе реконструкции. Ещё год назад на фасаде здания можно было увидеть инсталляцию Жоэля Андрианомарисоа (Joël Andrianomearisoa, художник и поэт). Надпись «FANDIKAN-TENIN’IREO FAHABABOAM-PONTSIKA EFA LEFY SY IREO IRINTSIKA VAO HITSIMOKA» посреди Праги сразу давала понять, что тут будет что-то не вполне привычное.
Днём буквы казались почти белыми, слегка контрастируя с серым фасадом, ночью — голубоватыми и светящимися, то есть неоновыми. И вот тогда они уже контрастировали заметно. А в переводе с малагасийского непонятные слова значили: «Translations of all our lost passions and future desires». Не все об этом знали, не каждый мог перевести, но интернациональность проекта и желание сообщаться с большим миром становились понятными с первого взгляда.
Инсталляция, посвящённая истории здания (кажется, тоже временная), выглядит элегантно, просто и как везде. То есть стенды с датами и картинками (в том числе — с миниатюрами плакатов, агитировавших когда-то домохозяйства переключаться на электричество) смотрятся ничуть не оригинальнее обязательной и крайне полезной информации в очередном музее воды, еды или мирного атома. К чему добавлен макет здания, чтобы все традиции точно были соблюдены.
Неподалёку от исторической части (возле кафе с видом на Град) расположилась единственная постоянная экспозиция в Kunsthalle — кабинет электрических курьёзов, по проекту американского художника Марка Дайона (Mark Dion).
Современный вариант Kunstkammer (знакомое большинству петербуржцев слово), отсылка к кабинетам редкостей с тематическими коллекциями, которыми все начали активно увлекаться ещё в эпоху барокко, но не с чучелами, минералами и гербариями, а с тем, что нашлось в здании до и в процессе реконструкции.
Потому что Марка Дайона интересует, как людям на протяжении истории постоянно хотелось собирать, упорядочивать и классифицировать объекты, то присваивая вещам ценность, то отказывая им в ней (почему? из-за чего? по каким критериям?), и как им требовалось сами вещи и их ценность демонстрировать.
В центре — гибрид классической витрины с экспонатами и торгового автомата (не факт, что так задумывалось, но подсветка делает своё дело). Внутри и вокруг — целый ряд вещей, которые, кто-то другой решил бы выбросить, но им повезло, и их оставили как свидетельства эпохи и живых (условно) свидетелей того, что было на месте галереи раньше.
Идентифицировать и опознать при этом получилось не всё, и о многих экспонатах до сих пор никто с уверенностью не скажет, что это такое и для чего (электрификация — быстро развивающаяся область, всё здесь меняется быстро, непрерывно и безвозвратно). Только томик Пушкина, таблички, запрещающие курить, и пара метёлок понятны с первого раза, хотя некоторых как раз Пушкин почему-то удивляет (что рабочий должен просвещаться, не отходя от рабочего места, все уже почему-то забыли, зато костыли на первом плане все почему-то игнорируют, словно как раз они — нормальная норма и нужная всем подряд вещь).
В просторном (это ещё мягко говоря) фойе расположились сувениры: как выставочный мерч и иллюстрированные каталоги, так и просто образцы чешского дизайна, от карандашей Koh-i-Noor до авторского стекла или ювелирных изделий от чешских дизайнеров.
Чтобы новая галерея поражала своей современностью ещё на входе, был оборудован соответствующий гардероб — невероятно модерновый. Он потрясающе выглядит, но это всё-таки ячейки, к которым в дождливую погоду не тянет, а инструкцию к их не менее модерновым замкам понимает если не каждый третий, то каждый второй, и этого мало.
Самая заметная публика — студенты и лица студенческого возраста. И пенсионеры.
Для детей создан специальный проект Kidshalle (да, «kinder» было бы логичнее, но это зато лучше звучит), а для всех желающих предусмотрено членство в Клубе друзей Kunsthalle, во всём напоминающее то же самое от NGP (даже стоимость годовых абонементов совпадает), но выгодно отличающееся отдельным гардеробом для избранных (те же ячейки, но со статусом).
Здание — сразу после ремонта, кругом бетон, поэтому там много пыли. Её не видно, но моя аллергия уверена, что её там больше, чем я могу себе позволить. Поэтому лично мне нужно подождать, пока в Kunsthalle всё не проветрится получше — ещё раз я к такому не готова, хотя волшебная сила искусства и манит.
Ведь с Kunsthalle жить стало лучше, жить стало веселее.
Хотя, казалось бы, у Праги уже есть DOX, галерея Rudolfinum, NGP и Museum Kampa, зачем ей что-то ещё? Но пусть у DOX’а есть цеппелин на крыше, пусть Национальная Галерея периодически показывает современное искусство бесплатно, пусть возле Kamp’ы приятно фотографироваться, таких пространств с таким количеством кафе (целых два, одно из которых — даже с видом на Пражский Град) и таким количеством обещаний образовывать и интегрировать здесь ещё не было. Как петербургская «Эрарта» или московский «Гараж» — особый мир в центре города, а не просто музей.
Kunsthalle Praha только начала свою деятельность. Но начало многообещающее (то есть обещают много), пространства огромны, а потолки — высоки. А ещё тут есть лесенки и переходы, вид не только на Град, но и на Петршин, трамваи и Кларов под окнами, «Малостранская» в двух шагах, Влтава — в трёх… И всё это не столько намекает на то, что дальше будет больше, сколько наконец-то позволяет спрятаться от всего, остаться наедине с искусством, запутавшись во времени и пространстве, и не покидать здание часами, — и это уже успех (и дальше можно даже без больше, оставьте так, пожалуйста, мне уже хорошо, спасибо).
