Что надо увидеть, чтобы умереть? Правильно, Париж. Хотя изначально смотреть надо было на Неаполь. Но какое это теперь имеет значение, если концепция продвижения у Лютеции была гораздо сильнее? В общем, чаще всего Париж — это место, куда приезжают провести отпуск (отпуск мечты), а пространство отпуска — это не унылые будни дома. Это праздник, который всегда. Это багет хрум-хрум, в сумке кусок камамбера и билет на выставку Пикассо, под мышкой томик Сартра, на голове берет (на туловище тельняшка), за спиной Эйфелева башня, всё вокруг почему-то пахнет Chanel №5 (даже камни мостовой), в номере отеля ждёт бутылка шампанского из Шампани, за углом Азнавур надрывается под аккомпанемент аккордеона, а столик уличного кафе так и манит, так и манит, но надо бежать к импрессионистам, а то на ретроспективу Годара можно не успеть…
Как-то так, наверное, любят Францию и японцы (увлечение Nendoroid’ами не мешает мне пытаться видеть общее), штампующие названия и упаковки продукции во французском стиле. Они себе Францию придумали в ещё «невыездные» времена, с тех пор так и повелось. Амурчики, лаванда и всякое Clé De Peau (давно замечено: французское или итальянское название продаёт товар лучше, чем дизайн упаковки).
Спасибо туристическим и особенно косметическим компаниям (за #lavieestболь по утрам в метро — особенно: это помогло мне полностью отказаться от утренних поездок, и жизнь изменилась к лучшему), которые создают и поддерживают этот миф. Спасибо многочисленным, знаменитым и не очень, авторам книг из серии «Как быть настоящей парижанкой, если вы родились и живёте в Урюпинске» (ничего не имею против Урюпинска, больше скажу: мне нравится его название). Юнгу спасибо, опять же.
Словарь, конечно, не об этом. У него изначально другая целевая аудитория. Он для тех, кто плохо спит и печалится, потому что много знает. И если вы уже заготовили берет и разговорник, смело обходите стороной Fam.Pop.Arg.: такое вам не понравится.
А ещё есть жуткая книжка «Франция в поисках новых путей». Её тоже трогать не надо. Делают вид, что все такие научные, а сами пишут про мигрантов и «стеклянный потолок» (что можно сказать о положении женщины в современном французском обществе? что оно есть). Так нельзя. Во Франции эгалите и фратерните (впору лишний раз упомянуть про братство, но не про сестринство, однако у меня напрочь отсутствует желание развивать эту тему), там такой ерунды нет. Там мода, Прованс и виноградники.
И чуть не забыла: если вы не верите в существование домашнего насилия в стране лямуртужура, не читайте перед обедом французских газет.
Разумеется, поскольку всякий культурный человек должен сторониться всего обыденного и повседневного, Fam.Pop.Arg. содержит то, чего в идеальном франкофонном мире быть вообще не должно.
Французское правительство время от времени решало, что родной язык должен быть правильным, литературным и чистым (пуризм), и что-нибудь велело не употреблять. И ладно бы дело касалось только иностранных языков, но официальный стандарт, установленный Французской академией, и Конституция Франции не терпят заодно и диалектов национальных меньшинств. Мнением меньшинств, проживающих на территории Шестиугольника и заморских департаментов, разумеется, поинтересоваться забыли. Есть только один язык, и это французский.
Но чтобы в этой сфере что-либо законодательно запрещать, мало быть оптимистом. Надо ещё быть твёрдо уверенным, что язык — штука аще не живая, а межкультурное взаимодействие отсутствует напрочь. Ведь нельзя просто так взять — и запретить думать о слове из трёх букв. Даже если оно не из трёх, ведь речь не о нас. Так что нововведения не мешали массам выражаться отнюдь не литературно.
Во времена де Голля началось внедрение проекта Франкофонии. Когда тебя было много, а потом вдруг стало мало, хочется чем-то себя успокоить. Мир менялся, колонии ускользали (и с их правами и независимостью всё долго оставалось как-то так себе, но об этом не принято вспоминать, хрустя багетом), воевать больше никого не тянуло (тянуло, но как-нибудь иначе), экономика была не в лучшей форме, а терять репутацию и вес на мировой арене желания не было.
Хочешь экспансии — неси культуру в массы. Чем привлекательнее будет культура, тем выше вероятность того, что массы не только заинтересуются языком, но и признают, что твоя страна лучшая из всех возможных. И у Франции отлично получается. Оно и раньше получалось, вообще-то. Но XX век внёс свои коррективы, поэтому по всему миру теперь распространены филиалы Французского института.
В последний день 1975 года Валери Жискар д’Эстен, президент Франции на тот момент, подписал закон о защите французского языка, который и до этого со всех сторон оберегали, от вторжений английского (в первую очередь) и всех остальных языков (но мы-то со своими blinis всё равно успели пролезть). Что как бы заодно намекало и на противодействие влиянию английской и всех прочих культур. Но Францию и Великобританию связывает давняя дружба. А потому Fam.Pop.Arg. местами напоминает англо-русский словарь.
Читать тексты современных француженок без знания английского невозможно. Если у нас хотя бы транскрибируют, то у них заимствуют прямо так (нам же даже алфавит не помогает). Попадаются предложения, где все существительные — только английские.
Конечно, ещё госпожа Сван предпочитала говорить по-английски, а потом ещё и hansom cab себе завела, но границы соблюдались, и чужие слова вплетались в речь не так естественно.
Так вот. О современных француженках, к которым без словаря лучше не подходить.
Несовершенство машинного перевода ещё долго будет оставаться несовершенством, но и человек в этом вопросе не всегда надёжнее. Жизнь научила меня: надо самостоятельно учить матчасть, чтобы потом всё читать в оригинале. Даже если это книжка Гаранс Доре (богатая фамильяризмами, кстати), которую можно и не читать. Потому что переводчик может быть не только не в теме, но ещё и навсегда испорчен безграмотностью современных интернетов (а что ещё отвлекает сейчас от Потебни и Розенталя? и отвлекает не только переводчика, но и редактора? только они, родимые).
Всего три слова показали всю серьёзность подхода издательства к переводу тяжёлой глянцевой книжки, стоящей, как три тома «Истории тела» (ещё и не содержащей ошибок пятиклассника): «Реи Кавабуко» (Доре Г., Любовь. Стиль. Жизнь. — М.: Синдбад, 2016, стр. 20, дважды; надо уточнять, что создательницу марки Comme des Garçons зовут Кавакубо?), «плащовка» (стр. 22), «всё чащи» (стр. 89). Для сборника тезисов на один вечер многовато. Пришлось ограничиться просмотром картинок (во избежание), поэтому быть стильной и популярной меня так и не научили. Зато журнал Vogue объяснил, что вместо blogueuse (а Гаранс — как раз оно самое) корректнее употреблять influenceuse. Но не в отношении всех подряд blogueuses, как позже уточнили французские интернеты.
Так что надо овладевать иностранными языками самостоятельно. И чем лучше, тем лучше (хочешь большего — старайся). Во-первых, это интересно. Во-вторых, это открывает новую культуру и новые смыслы, а заодно даёт шанс приобрести новые привычки. В-третьих, это убережёт вас от «всё чащи».
Нет, мне вовсе не хочется учить всех говорить правильно и стоять в белом пальто. Одной. Красивой. Мне гораздо интереснее (и спокойнее) узнавать и понимать, как и почему выбирается тот или иной вариант, почему он, весь такой кривенький и с ошибками, побеждает. Однажды начав путать «-тся» и «-ться» (а чаще — сначала не попытавшись понять разницу), пишущий продолжит подставлять неправильное окончание и впредь. Даже если ему объяснить, как раз и навсегда перестать их путать. Поэтому не надо его спасать и за него бороться, это гиблое дело. А если понимать, принимать и прощать, то можно даже делать вид, что чем-то умным занимаешься. Удобно.
Слово blogueur, кстати, в словаре отсутствует. Зато там есть blobloguer — писать в блогах. Частный случай, а не что-то распространённое. Настолько частный, что больше десятка ссылок Google не выдаёт. И те дублируются. Что плавно подводит нас к вопросу: а стоило ли это помещать в словарь? В общем-то, да, ведь и это надо беречь, потому что сохраняется не лучшее, а то, чего было больше.
Но стоило ли использовать именно такую трактовку, если Dictionnaire Des Verbes Qui Manquent, ресурс, тоже не побрезговавший глаголом blobloguer, предлагает иную, в большей степени похожую на правду: повторять (скорее, мусолить) одни и те же идеи в своём блоге. После чего ассоциации с blah blah blah кажутся вполне оправданными.
И вот «писать в блогах», с одной стороны, подходит, ведь чтобы что-то повторить в блоге, это ещё сначала надо написать (и оригинальную мысль, и повтор); но если стремиться к точности, уже получается что-то не то.
Отсюда ещё несколько вопросов. Во-первых, можно ли и в остальном доверять словарю? Во-вторых, все ли французы сами хорошо понимают значение слова, которое они объясняют другим? В-третьих, стоило ли помещать в словарь то, значение чего не так ясно составителю (что, возможно, и дало слишком общее определение), пусть об этом и предупреждается в самом начале?
И где гарантия, что человек, научивший вас плохому слову, сам произносит или пишет его без ошибки?
Впрочем, исследователю вообще всегда трудно. Исследуешь группу кого-нибудь, но не всегда уверен, доверяют ли. А если погружён в среду, трудно иногда оценивать трезво. А если из среды выгрузился, то сразу что-то пропустил, и вот уже результаты не те.
К слову об исследованиях и сюжетах на эту тему. Обзаведясь Fam.Pop.Arg., я искренне рассчитывала на встречу со словом coucourde, но оно не пришло. Даже английское big в известном каждому школьнику значении там есть (таком невинном, что даже обидно), а вот вполне себе французское coucourde где-то потерялось.
А ведь этим самым словом называли друг друга в далёком 1998 году героини фильма Bimboland, чьё название у нас превратили в «Красотки» (слово bimbo, кстати, в Fam.Pop.Arg. есть, и переведено оно там правильно).
Справедливости ради, coucourde (в нужном мне значении) встречается далеко не в каждом французском словаре. И даже Гугл-переводчик молчит, хотя обычно его нельзя упрекнуть в стеснительности. По контексту можно догадаться, какой там перевод, но только после одного эпизода, где проявляется некоторая агрессия по отношению к этой самой coucourde. В остальных случаях это произносится чуть ли не с заботой и участием.
Если покопаться, то можно найти, что это не только «тыква» (лат. Cucurbita) или коммуна на юго-востоке Франции, но и синоним к imbécile, sot и courge. Вот для последнего перевод нашёлся, да (и судя по удобству и логике поиска coucourde во французских словарях, предполагается, что эту родственную связь надо заранее знать).
А есть ещё вариант cougourde, что уже больше похоже на окситанское cogorda, которое и оказывается в результате прабабушкой искомого слова. Coucourd’у в фильме почти не удивляются, произносят его только бимбо, но когда главная героиня, исследующая «племя», перенимает эту привычку у своих новых подруг, оно вдруг становится заметным. У нас этот переход от подражания к погружению прошёл мимо зрителя, потому что переводчики выкрутились: во всех случаях они его просто проигнорировали, а в двух эпизодах оно превратилось в «курицу» и «кошёлку». Для слова, которое отмечает момент превращения, маловато. Да и не то.
Зато в Fam.Pop.Arg. есть все значения poubelle. И теперь можно смотреть Un gars, une fille, не удивляясь, почему просьба вынести мусор воспринимается, как оскорбление. Вообще-то, этот сериал у нас полностью скопировали. Назвали «Саша и Маша» и долго показывали по одному известному телеканалу. Только во французском оригинале Сашу играл Дюжарден.
И что-то в этом сериале, который был про повседневность, про быт, про каждодневное и не очень, смущало. И поведение героев, и обстановка, и одежда, и походы в клуб, и ряд каких-то ситуаций, в которые Саша и Маша попадали… Смущало, пока не выяснилось, что сериал — точная, очень-очень точная копия французской версии. Потому что у всех у нас много общего (пусть его не всегда видно сразу; очень часто его надо обнаружить; и копаться в этом — занятие по-настоящему увлекательное), но есть отличия в поведении и взаимоотношениях, которые тоже нуждаются в «переводе». Наши люди в булочную на такси не ездят. Но адаптации французских фильмов удаются только американцам (с переменным успехом). Зато мы умеем переиначивать французские имена собственные так, чтобы родная мать их не могла узнать. Столетия тренировки, между прочим.
Ладно, я привыкла к тому, что Поля Вена у нас упорно продолжают называть Полем Вейном. Правила чтения, которые все заучивают по Поповой-Казаковой, не дают посмотреть или послушать записи интервью. Исключений тоже как бы не существует. Но Поля Вена не все знают. Зато все знают марку Hermès. И называют её «Эрме», потому что правила чтения так велели, а кто попродвинутее, так тот ещё и от французов слышал такой вариант. А рекламу марки хоть раз со звуком смотрели? А интервью руководителей или ведущих специалистов? А репортажи с очередной выставки? Если бы да, то говорили бы: «Эрмес». И в переводах Пастуро такие ляпы не допускали бы. Без «-с» слово не становится благозвучнее, как раз его наличие делает слово более знакомым, узнаваемым. Пусть и без «г». Вот на него как раз распространяются правила чтения, тут можно душу отвести.
К слову о «г». Скажем, хотите вы сумку Birkin, но как-то всё не складывается, дальше грубой подделки из дерматина из ближайшего торгового павильона дело не идёт. А всё почему? Потому что желания надо формулировать грамотно. Хотели «Эрме» — пожалуйста. Оригинальный китайский бренд, не хуже Channel.
Другой случай — замена названия пирожного, имя которому макарон, любыми другими похожими словами. Как то: «макарони», «макаруни», «макарун» (который вообще другой вид пирожных, с кокосом), «макаронс». И есть ещё «макарунис», но он попадается реже, поскольку явно для эстетов. Да, никакой поэзии, а сплошные воспоминания о школьной столовой, если называть правильно. Но в ситуации, когда многие уже приучили себя к слову «паста» и добрались до пирожных Ladurée, это не оправдание. Ни французский словарь (в том числе этимологический Larousse), ни английский, ни немецкий, ни итальянский не знают, что слово «макарон» в ситуации, когда им называют две цветные дольки из миндального чего-то там с прослойкой из крема, надо произносить как-то ещё. И это не вариант с «шавермой» и «шаурмой», которую там не покупай, здесь покупай. Это проявление нездоровой фантазии и неуместной утончённости. Особенно радует производитель макаруни, сотрудничающий с петербургским сообществом франкофонов. Франкофонов, Карл!
А если очень хочется «Эрме», то оно тоже существует: Maison Pierre Hermé, Paris. Сеть заведений имени лучшего кондитера и обладателя пяти остроконечных, где фирменное изделие из яичных белков, сахарной пудры, молотого миндаля и пищевых красителей — что? Макарон. Два в одном просто.
Пару лет назад, накатавшись по Чехии, я взялась было учить чешский язык. Чтобы кататься не просто так, а с уважением к чужой культуре. Даже пособие купила. Но для самостоятельной работы, что бы про него ни заявляли авторы, оно не годилось, а педагога, пока иссяк не запал, я себе найти не успела. Сейчас иссяк выпал обратно, и я пытаюсь восстановить те знания, которые изрядно потрепало за два года, в течение которых я и французский-то себе подсократила.
Что-то в чешском я понимаю благодаря русскому и украинскому, что-то — за счёт знакомства с латынью (поверхностного), что-то — благодаря английскому и в большей степени французскому (пособие-то у меня на французском, деваться-то некуда). Но есть ещё часть, которую надо просто запомнить. Камень преткновения, вилька и тарелька чешского языка.
Если бы не «фильтр» в виде французского пособия, возможно, мне было бы сложнее. Потому что французский язык помогает там, где меньше всего этого ждёшь.
«Стул» в обоих языках женского рода, и это интригует. Да, всё можно объяснить, наука этим занимается и всё такое. Но мир уже никогда не будет прежним. Что ovoce — это фрукты (ложные друзья переводчика, les faux-amis), я смирилась сразу. Но тот факт, что стул — это девочка, до сих пор удивляет.
Умные книжки учат, что всё довольно банально. Например, ложные друзья появляются из-за того, что слова из праязыка с течением времени, пока два близкородственных языка развиваются независимо друг от друга, постепенно приобретают разное лексическое значение. А есть ещё когнаты (настоящие друзья), которые и звучат одинаково, и со значением расхождений особых нет (name и nom), и пишутся они иногда подозрительно похоже. А если когнаты появляются не в близкородственных языках, тогда это заимствование.
В том языке, который слову был родным, значение этого самого слова будет шире и богаче. Например, important было взято англичанами у французов. Поэтому у последних оно означает не только важность, но и огроооомное количество чего-нибудь, а у англичан только важность.
Но это всё не моя сфера деятельности, меня в этом толко дружба и коварство заинтересовали, поэтому я продолжу удивляться («Одна девочка пошла гулять по стройке без каски…»).
С французским у меня было просто: хочешь понимать французскую философию и культуру — учи историю и язык. Потому что разобраться в чужой культуре, не разбираясь в её языке, невозможно.
Францию изучать приятно. И это заметно экономит время. Ведь если знаешь историю Франции, считай, знаешь историю всей Европы (кажется, это у Данилевского было). Но сколь бы много ни поведало о характере французов описание событий 1789 года, одной теорией не обойтись. Опять же, за столько лет всё могло измениться. А могло и не.
Тут-то Fam.Pop.Arg. и приходит на помощь.
Повседневная, вся такая обыденная речь — это самое живое, что есть в современной культуре (тут я с заявлением, может, и перегибаю, но представить себе нечто, что ещё живее, сходу трудно). И вся она, разделённая на слова и словосочетания, выстроенная по алфавиту, лишённая корней и естественной среды обитания (из-за отсутствия контекста, конечно же), собранная воедино и превращённая в справочник, знакомит нас с жизнью «маленького человека», «подлых людей». Которыми наука по-настоящему заинтересовалась только в ХХ веке. Но лучшего времени было и не придумать, с другой стороны (а чем ещё заниматься, когда все Великие уже были?).
И несмотря на недочёты, на необходимость уточнять и дополнять, у составителей получилась очень хорошая французская бумажная версия Urban Dictionary, даже более «многословная», чем известные мне электронные словари арго, коллективно собираемого самими французами. Ещё и российского производства (но мы ими всегда интересовались больше, чем они собой). Непечатное стало печатным, непереводимая игра слов — переводимой, и самое главное: тема (.)(.) раскрыта (французский язык — язык любви). В общем, полезный словарь, толковый, можно брать.
