Хорошо ли я к себе отношусь? Желаю ли я себе добра и благополучия? Или хотя бы не кашлять? Это важные вопросы. За утвердительные ответы на них психологи по всему миру получают зарплату.
И раньше мне казалось, что если мне неудобно, то это не стул косой, а я какая-то неровная. Поэтому сначала надо было разобраться с этим.
Вуди Аллен с семьёй планировал провести в Ленинграде пять дней. Есть известная фотография, где он и его многочисленное семейство в летней одежде выстроились на Стрелке Васильевского острова. Фон серый, асфальт мокрый, пасмурно. Вместо пяти дней Аллен выдержал два часа.
Дальше было следующее: “I was there for about two hours and I went to the travel agency in the hotel and I said, ‘Get me the first reservation out of here, I don’t care where it goes.’ That was my memory of it: that I had a terrible terrible time when I was there”.
Зато он наверняка понял, почему наша великая русская классическая литература такая.
Этот город серый. Или серо-коричневый, зависит от освещения и времени суток. Да, здесь бывают ясные дни, и их довольно много, но этого «много» всё равно мало. Я хочу звёздное небо над головой и категорический императив. Это не значит, что меня потянуло в Калининград, просто на фоне синего неба всё становится лучше. И дома сразу красивее, и деревья зеленее, и тучи сверху не давят, и воздух прозрачнее. А про нравственный закон я вообще молчу. Хотя ещё неизвестно, с чем будет проще.
Чем помогли мне все прочитанные книжки и собственные наблюдения: мне стало приятнее и легче жить в своём городе. Я стала добрее относиться к Петербургу. Хотя и до этого его любила. Особенно ночью, пока большая часть его основной составляющей мирно спит. И с сочувствием я к нему начала относиться задолго до. Город, он штука очень отзывчивая. Если его любить и хорошо к нему относиться, он будет отвечать взаимностью. То есть так будет казаться, потому что город таков, каким мы его воспринимаем. Нравится он — легче в нём живётся. Проще мириться с недостатками, проще на них не реагировать болезненно, легче быть в хорошем настроении. Но есть и другие обстоятельства. Да, теперь теплоты прибавилось, но не в том месте, в каком хотелось бы. И мне по-прежнему нужен другой климат.
Для начала можно было бы перебраться на север города: там как-то посвежее. Ту же ветку метро, но противоположный её конец. Но лучше или ещё севернее, или сразу сильно южнее. Сильно-сильно.
Я люблю этот город, но зима здесь… И весна как-то не очень… И лето какое-то липкое… Вот осень ничего, осень — да. Особенно после начала очередного отопительного сезона, когда ещё светло и относительно тепло, когда листья с деревьев не попадали, — вот осенью хорошо. И даже событий, если отвлекаться от погоды, как-то побольше, а сами они — поинтереснее.
До распространения центрального отопления, пусть во многих домах и были камины (но после семнадцатого года со многими из них что-то произошло), санитарные нормы запрещали сушить бельё в помещении. После очередного холодного и дождливого лета понимаешь, что нормы дело говорили.
Я не понимаю, как в Петербурге можно не болеть. И не вижу ничего романтичного в постоянном насморке или простудах с кашлем. Иметь какое-нибудь хроническое заболевание — это вообще фирменная фишка петербуржцев. Или что-то не так с горлом, или с носом, или сразу ревматизм.
И в общем-то, этому городу я ничего не должна. Я себя хорошо вела, я его любила, теперь я хочу хорошей погоды.
История взаимоотношений моей семьи и Петербурга, особенно его архитектуры и литературы, уходит корнями вглубь. Но сейчас я не чувствую, что имею в этом городе хоть на что-то хоть какое-то право. Мне неуютно. А когда мне объясняют, что я должна курицу звать курой, а гречку гречей, потому что в Петербурге так заведено, я и вовсе теряюсь. Мол, мне так надо, потому что тут так принято. Наверное. Это как-то прошло мимо меня. Возможно, проблема кроется в том, что мои предки переехали в новую столицу, когда она уже строилась полным ходом, а надо было ещё на стадии болот.
Бордюр и поребрик — это вообще разные вещи. Это про бортовой камень, а не про разные города. Это я знаю, но если говорить про остальное, то у меня в словаре вообще всё смешалось. Я сравнивала себя с таблицей московских и петербургских синонимов: я не там, я не тут. Я — пример сформировавшейся произносительной нормы, заимствовавшей часть черт старого московского произношения и старого петербургского.
И при этом говоры и диалекты всей нашей необъятной родины на меня никак заметно не влияют, то есть я так и не начала говорить «с Москвы» вместо «из Москвы».
Первая эпидемиологическая революция победила инфекции, вторая позволила удерживать под контролем хронические заболевания, а сейчас у нас третья, потому что настала пора бороться со старческими проблемами со здоровьем. А помочь в этом должны хорошее настроение, включённость во всё подряд и востребованность.
Жить-то, конечно, можно будет и подольше. Дорогие кремы в сияющих баночках, хитрые процедуры и диеты обещают жизнь вечную, хотя, максимум, на что можно рассчитывать, это на некоторое улучшение качества жизни конечной. Но нынешнее наше существование — это не репетиция и не пробная жизнь. Мифического «потом» в реальности не существует. И важно решить, где, как и с кем, хочется эту жизнь провести. Есть популярная фраза про мечту, заканчивающаяся словами: «Не можешь ползти — ляг и лежи в сторону мечты». Это не работает. Надо хотя бы ползти.
Разумеется, не Флоридой единым. Я намерена руководствоваться ещё и доктриной сэра Чуза Уайзли, основная суть которой заключается в том, что с каждой идеей надо переспать.
Поехать куда-то в отпуск, отлично провести там время и сохранить навсегда прекрасные воспоминания — это чудесно. Но на одном только этом основании, что где-то вам было хорошо на протяжении четырнадцати или двадцати восьми дней, решать переехать в это где-то на ПМЖ, мягко говоря, глупо. Гостиница ограждала вас от бытовых проблем, давала воды вдоволь и кормила завтраком в общей столовой, а местное население вас как бы любило (или просто терпело), потому что вы турист, а туристу нужны впечатления и магнитики. Вы не претендуете на их рабочие места, зато охотно платите за ту ерунду, которую обычно не готовы покупать дома.
Если вам везде плохо и нечем себя занять, то и на новом месте вы будете себя ощущать точно так же. Банальнее некуда, но почему-то не все об этом знают или хотят помнить.
Ещё принято говорить, что от себя не убежать и не деться. Поэтому не любить людей и быть недовольным можно абсолютно в любом месте (хотя в новом месте ещё можно найти что-то новое, чтобы быть недовольным, а это плюс). Другое дело, если в этом другом месте находится университет, в котором хочется учиться. Или работа, на которой хочется работать (говорят, бывает такая уникальная работа, которую не в каждом городе найдёшь). Тогда можно не любить людей, но радоваться университетской библиотеке или новым обязанностям.
Да, есть места, где общественный транспорт лучше, где солнечных дней больше, где нет сырости (не круглый год, во всяком случае), где можно легко найти нужные чернила и книги, где дают вкусную еду и куда привозят выставки известных художников.
И я хочу туда.
Хвала Одину, IKEA есть везде. Так что я запросто смогу воссоздать уютную домашнюю обстановку, окружающую меня сейчас.
Чего мне точно хочется, так это город либо чуть-чуть поменьше (но чтобы можно было легко доехать до чего-то покрупнее), либо сильно побольше. И квартиру попросторнее. Не отдельный дом, но и не «муравейник». Чтобы было обеспечено если и не добрососедство, то хотя бы знакомство с остальными жильцами.
И потолки повыше, а межэтажные перекрытия потолще. Чтобы ноги соседей были как можно дальше от моей головы. И чтобы вместительные книжные шкафы поставить. А лучше сразу последний этаж. Даже если крыша будет протекать, я всегда буду знать, когда и куда подставить тазик. А вот соседи сверху — вещь непредсказуемая.
«Архитектура придаёт форму району и может превращать незнакомцев в соседей. Правильный дизайн парка может внушить людям чувство уверенности. Школы могут быть одновременно функциональны и красивы, дети там не пленники, а творческие личности». Это из кинофильма Two Weeks Notice. И будем считать, что краткое содержание всех упоминавшихся в предыдущих частях бессмертных произведений у нас есть.
Книги — это роскошь. Они отнимают время, они занимают пространство.
Если раньше я с трудом представляла, как же смогу переехать без своей «библиотечки культуролога», которую с таким трудом собирала столько лет, то теперь я готова расстаться с большей частью книг, лишь бы багажа было поменьше. И первыми попадут в ближайшую библиотеку именно книги Strelk’и Press (что-то типа иронии судьбы). А следом туда отправится трилогия Драйзера об общественном транспорте в Чикаго и Лондонской подземке. Потому что у каждого есть своя классика на один раз.
Что из всех этих книжек по урбанистике узнаёшь: все большие города разные. Они очень сильно друг от друга отличаются. Да, набор торговых марок обычно один и тот же. Да, везде есть автомобили, пешеходы и здания. И в любом большом городе этого всего будет много, очень много. Да, законы, сформулированные Джейн Джекобс полвека назад (про связность пространств, про влияние горожан на жизнь своего города и так далее), имеют силу для каждого большого города.
Но не везде срабатывают одни и те же решения. Не все культуры одинаковы, как бы ни старалась глобализация.
Рассредоточение способствует появлению отличий. «Глобальная деревня» не такая уж и глобальная, как утверждает Рыбчинский.
Да, везде покупают машины, но не везде большинство предпочитает один и тот же цвет. Везде есть домашние питомцы, но не везде к ним относятся с уважением. Везде есть общественный транспорт, но не всегда он удобен. Везде есть музеи, но выставки там отвечают запросам совсем других туристов и какой-то иной, не своей местной публики (и таких же кураторов). И даже один и тот же пирожок с кленовым сиропом испекут по-разному в Нью-Йорке и в Петербурге.
Какими бы похожими в общих чертах ни были большие города, но другой город — это другая жизнь. Другие взаимоотношения с собственным телом, иное восприятие цвета и света, новая манера поведения: взаимодействие с окружающей средой ещё и не до такого доводит.
И если у меня появится когда-нибудь возможность пожить в Праге, я ей обязательно воспользуюсь. Потому что я слишком хорошо себя там чувствую, и было бы глупо отказываться от такого. Там проще достать книги и вещи, которые мне нужны. Там есть музеи, чьи собрания меня интересуют не только, как туриста. Там дают гермелин и удобный общественный транспорт. Там пассажиры метро не ломают двери поезда нового поколения в первый же день его работы (потому что обязательно надо подбежать в последнюю секунду и разжать двери, чтобы успеть именно на эту, вот на эту вот электричку, потому что потом — провал, ничего, пустота), там есть старые вагоны с кнопочкой. Там я смогу сортировать мусор. Там, чует моё сердце, мне будет легче учить чешский язык. Впрочем, как пишет Флорида, с возрастом или из-за каких-то интересов предпочтения могут измениться, поэтому, кто его знает, потом, наверное, будет что-нибудь ещё (обязательно будет; и даже раньше, чем мне представляется, как подсказывает Чуз Уайзли).
В общем-то, желание уехать из одного города в другой, сменить страну — это желание сменить людей. У Флориды больше про то, что переезд — это способ найти единомышленников. Но это значит, что прежнее окружение было не то. Они делали не то, они воздействовали на город не так (иначе город был бы удобнее и привлекательнее; с другой стороны, любить город — любить в какой-то степени и его обитателей). И если говорить правду, то мне уютнее будет оказаться чужой среди чужих, чем оставаться чужой среди своих. Но климат, высшие учебные заведения и красивые трамваи — это тоже повод. Должны же быть ещё какие-то бонусы от переезда?
