Считается, что это началось после движения Occupy, которое было международным и которое вызвало у многих вопрос, на какое общественное пространство может рассчитывать общество. До этого демонстрации и протесты проводились под иными лозунгами, и о праве граждан на газоны и парки их родных (или не очень) городов всерьёз мало кто задумывался. Но были и другие вопросы, например, к качеству городской среды вообще, которые волновали всех ещё раньше. Исследователи исследовали, писатели писали. Но переводить и издавать этих вопрошающих начали недавно, на волне всеобщего интереса, так что Occupy пригодился в самом неожиданном месте.
Проблемы городского планирования начинают занимать тех, кто к архитектуре и активисткой деятельности не имел до этого никакого отношения. Например, меня («Я, Кристина Пизанская, пребывая во мраке невежества по сравнению с теми просвещёнными умами, которые…»). Если переиздают Джейн Джекобс, если переводят и публикуют менее известных урбанистов и исследователей городской среды, если обложки этих книг мягкие, светлые и бумажные, то чего мимо-то ходить? Надо останавливаться и восполнять пробелы. В итоге я начиталась научно-популярной литературы о проблемах урбанистики и фактах городской среды.
Каждый всё понимает в меру своей испорченности (я это повторяла, повторяю и ещё не раз повторю), и что я поняла, то и перескажу. В испорченном виде.
Лично для меня всё началось с того, что когда-то там, почти пару лет назад, мы сходили послушать и посмотреть, во что может развиться за десять лет «концепт лаптя». Это была лекция, читал её Антон Кальгаев, а речь шла о русском павильоне на XIV Венецианской архитектурной биеннале, где был представлен проект Fair Enough. И там не только с игрой слов и вариантами перевода всё хорошо было, там в целом весело получилось. Потому что идея превратить всё в выставку (экспо) с вымышленными компаниями, липовыми торговыми представителями и полным комплектом каталогов-презентаций-стендов, которые скорее ожидаешь увидеть на ярмарке недвижимости, но уж никак не на биеннале (где должно быть только о высоком, нет места иронии), — это классно. Большинство компаний-участников оказалось, конечно, наследием советской эпохи, пусть и в современной обработке. Но общеобразовательные проекты, знакомящие зарубежного посетителя с современными российскими проблемами и достижениями в области освоения и присвоения окружающей среды (города и прилегающих территорий), тоже были. Ведь, например, Dacha Co-op, создающая систему поселений по всей России и предлагающая каждому желающему удобный склад для старых вещей, расположенный вдали от городской суеты, — это не только наше прекрасное советское прошлое. Это ещё и не менее прекрасное настоящее, дающее надежду всякому, кто отчаялся найти достойное место старой электронике и побитому молью ковру в своей тесной квартирке-студии на окраине города. Это вообще, не побоюсь этого слова, будущее.
В этом году в павильоне Щусева опять представлено советское наследие, но уже зачем-то ВДНХ (в любом случае, а что ещё нам остаётся перерабатывать? справедливости ради, на «Fair Enough» про U-VDNKh тоже было). Современно, с кучей коллажей, предсказуемо, как у всех.
Так вот, на лекции ещё постоянно упоминался институт «Стрелка», потому что куда ж без него. А я знала, что Strelka Press издаёт книжки в мягких обложках. И если до того момента мне хватало и «Нового литературного обозрения» с его повседневной культурностью, то после того момента мне захотелось почитать ещё и про города (если при мне больше десяти раз повторять одно и то же слово, это срабатывает). С точки зрения подачи материала, «Нью-Йорк вне себя» полностью соответствовал ожиданиям, а вот все остальные книжки оказались по-домашнему уютными, милыми и понятными историями о городском планировании и дизайне. Разумеется, это подарило мне знакомство с двумя, а то и тремя новыми терминами. Само собой, это было интересно. Ясен пень, теперь я чуть больше знаю о городах.
Отсюда вывод: редко видеть Кальгаева иногда почти так же полезно для общего развития, как чтение любого тома Большой советской энциклопедии.
Я начала с «Истории городов будущего», продолжила Суджичем, добралась до Холлиса и Маккуайра, а потом сделала перерыв, потому что в другом издательстве очень кстати опубликовали «Смерть и жизнь больших американских городов» Джейн Джекобс, и её надо было обязательно прочитать, потому что почти везде её либо цитировали, либо на неё ссылались, либо делали что-то в том же духе, но как бы про своё. Почти в то же время вышли «Дизайн для реального мира» Папанека и «Двадцать минут на Манхэттене» Соркина, пусть и опять не у Strelk’и Press. Но это тоже было нужно. А потом на том же стеллаже в «Подписных изданиях» нашлась ещё куча всего, так что чтения хватило почти на полтора года (впрочем, иногда я отвлекалась на пару соседних стеллажей, ведь я всё-таки живой человек, и вообще личность разносторонняя).
Частым упоминанием слова «убранистика» в разговоре сейчас уже никого не удивишь. Всё основное перевели и издали, все уже это прочитали, ситуация заметно не изменилась, зато все обогащены бесценными знаниями. Урбанист из меня никакой, активист тоже, зато горожанин-практик я очень даже ничего. Для науки и города после всех этих книг я, может, ничего и не сделаю (точно не сделаю), зато постараюсь применить всё с пользой для себя («С самого начала у меня была какая-то тактика, и я её придерживалась»). Должна же я после этого хотя бы начать более лучше жить?
Я эти книжки покупаю, потому что мне всё это интересно. Но не я их целевая аудитория. Я — просто широкий круг читателей (и опытный пользователь заодно). Я ничего не решаю. Чистота на моей лестнице и возле моего дома от меня зависят, да. Ещё я могу подавать жалобы, устраивать одиночные пикеты (не моё, не собираюсь, но в теории могу), приходить на общественные слушания, чтобы создавать эффект толпы. И всё. Читать эти книжки должны те, от кого реально что-то зависит. Но их ещё надо уговорить. Соблазнить, заинтриговать и не утомить предложениями, в которых больше пяти слов. У книжки Даррина Нордаля шанс есть, но только благодаря её объёму и яркости обложки. Strelka берёт атмосферой, но «Медийный город» поймёт не каждый. Хотя бы из-за необходимости быть до этого знакомым с терминологией Маклюэна. Так что больше цветных картинок, дорогие друзья, больше. И тезисы, чтобы кратко и понятно, без возможности трактовать двояко (хотя она всегда есть, так что хотя бы без трояко). И эффективный способ донести правильную книжку до того, кому полезно было бы её прочитать.
В общем, тут нужно совершить невозможное.
Впрочем, всё не так печально, а читающих становится всё больше (даже я — это плюс один). Да, к знаниям потянется не каждый. И это как раз нормально. Сагитировать всех на что-то эффектное, но разовое, конечно, проще, но в долгосрочной перспективе именно от знаний будет толк.
Если жизнь не задалась, и урбанистика ассоциируется с высотными зданиями, следует найти что-то ещё.
Как выяснилось, я изначально всё делала правильно. У меня урбанистика ассоциируется не с высотками, а с кварталом La Courneuve из фильма «Две или три вещи, которые я знаю о ней».
У Strelk’и много всего выходит. Но тот же Лефевр — это для души, он не так полезен в хозяйстве, как Стил или Флорида. Колхас интересный, но временами в него вселяется Ле Корбюзье, и тогда хана. Так что тут не про все книжки.
Удовольствие от текста, пусть даже и не в бартовском смысле, а хоть в каком-нибудь, тут не получить. Никаких удачных сравнений, метафор, афоризмов и разнообразия синонимов, только лексические повторы. Оно и понятно, в английском языке часто так. Чтобы не поддаться влиянию и не превратиться в Эллочку-людоедку, следует чередовать (жаль, я это поняла слишком поздно).
Во всех книгах речь идёт о больших городах. Об очень больших городах. И когда я буду упоминать город, подразумеваться будет что-то очень большое. Например, Нью-Йорк (и какой вывод мы из всего этого делаем? что у Нью-Йорка большие проблемы). Но поскольку Петербург тоже не маленький, часть закономерностей, которые действуют во всяких Лондонах и Токио, на него тоже распространяется. Наш город большой. Я замечаю, что люди на севере города одеты несколько иначе, чем на юге. Цвета иначе сочетают, например. Там, на севере, где в конце девяностых пустыри превращали в районы высоток, сейчас как-то всё лучше освоено, что ли. На юге всё только начинается, а там уже давно оно есть. И пункты велопроката, и рестораны Ginza, несколько штук (у нас один, и там нет больше роллов и суши, а иногда не бывает ещё и безе), магазины H&M (ещё и тот, который Home), крупные мебельные магазины и так далее. И какие-то все энергичные, что подозрительно. А район метро «Приморская» — это вообще другой мир. Где, как и в центре города, ходят модерновые трамваи, остановки снабжены табло и солнечными батареями, кусты летом не такие пыльные, а в целом всё похоже на нарядный фасад, который демонстрируется туристам (с другой стороны, и гобелены всегда было принято только ради гостей доставать, а так — ни-ни). Но на «Приморской» хорошо. Хотя в ветреную погоду с этим утверждением не всегда можно согласиться.
Во-первых, большие города — это отдельная вселенная. У них много общего друг с другом, но ни один заштатный городишко не развивается по тем же законам, что и большой город. Жизнь в больших городах отличается от образа жизни во всей остальной стране. У Лондона и Токио гораздо больше общего, чем у Лондона и Великобритании или у Токио и Японии. И переехать из одного большого города в другой, не меняя привычек, легко. Спасибо ощущению принадлежности к породе горожан. Во-вторых, именно большие города сформировали современное пространство городской цивилизации, в котором живут уже практически все. Речь, конечно, об американских городах, которые и зарождались-то своеобразно: сразу как города, а не как поселения, которые потом разрослись и превратились в городок, а уже потом, под влиянием экономических и прочих факторов, стали крупными городами. Мне ближе европейские города, но и про северо-американские я теперь кое-что знаю. И это меня как-то успокаивает. Я люблю находить общее.
В умных книжках про урбанистику принято упоминать, что города — это не только кирпич-бетон-асфальт-инфраструктура, но и живые люди. А какие ещё? Исключаем зомби-апокалипсис и кладбища. Вот какие ещё люди могут быть?
Что в городах должно быть приятно жить — это вообще мысль новая. Относительно новая, но до ХэХэ века никто о комфорте горожанина особо не пёкся. Думал ли кто-нибудь, проектируя и воплощая в реальность свои города будущего (смотри книжку Брука), предназначенные для перевоспитания коренного населения и превращения оного в европейское и цивилизованное, что кому-то будет неуютно, неудобно и тому подобное? Щаз. Потом ещё и в трамваях плеваться запретили.
Города для ресурсов. То, о чём писал Флорида (дальше будет подробнее). И то, что пытался свести воедино Мозес, инициативы которого так осуждала Джекобс.
Что городу нужны сообщества, это её мысль. Что от города надо получать удовольствие, так это идея Яна Гейла, консультанта по городскому дизайну и архитектора из Копенгагена. У него и книга такая есть: «Города для людей» (из одной рецензии: «Книга тем и интересна, что написана человеком»; глубокая мысль, очень). В его общественном пространстве горожанин уже не политически-ориентированное лицо, не горожанин, как гражданин города, а фланёр. Ведь фланёр повывелся, для фланирования надо получать удовольствие от процесса и от города.
Новое общественное пространство — это больше про развлечение, чем про гражданскую позицию. Качели, набережная с дощатым настилом или песочком, парк с дорожками и розовыми кустами, пространство для самовыражения, лекций и творческих конкурсов, больше велосипедов богу велосипедов… Да что угодно. Но точно не трибуна для политических заявлений.
Про еду, Европу и города лучше всего рассказывал Массимо Монтанари. Но если уж читать всё, то читать всё (логично, я считаю). Книга Кэролин Стил «Как еда определяет нашу жизнь» написана по тому же принципу, что и произведение Холлиса. Она не доказывает, что заявленное в заголовке коренным образом меняет жизнь и устои. Уже во вводной части заметно, что еду переоценили, зато тема исследования хорошая, зато оригинально. Точно так же можно рассказывать, как меняют нашу жизнь потребность в размножении («Всё как у зверей» этим уже занимается) и потребность в безопасности. А они иногда определяют покруче, чем еда.
Не еда меняет нашу жизнь, хотя и является первичной потребностью. Война меняет нашу жизнь (появляется необходимость изобретать, унифицировать, экономить и консервировать), открытие новых континентов, римские дороги, научно-технический прогресс, эпидемии и способность их предотвращать, пастеризация, межкультурная, не к ночи будь помянута, коммуникация, мода… Не просто налаживание промышленного производства, но сама идея, что таким же конвейерным способом, по единому стандарту, в больших объёмах можно производить всё, вообще всё — вот это меняет. Да, после появления мяса в рационе японцы стали выше, а проблем с холестерином и сердцем у них стало больше. Но это произошло после столкновения с Западом. Да, необходимость хранить зерно подружила человечество с кошками. Но до этого люди сначала научились в больших объёмах выращивать и складировать это самое зерно; после чего завелись мыши, за которыми уже и пришли кошки.
Да, с появлением гамбургера все стали толще, а вкусы — проще. Но гамбургер — это не причина, это следствие.
Зато у автора получилось замечательное пособие по истории западных городов (и чуть-чуть — городов Ближнего Востока). Лучше всех. И читается легко, и запоминается оттуда многое.
Книга Майкла Соркина «Двадцать минут на Манхэттене» богата примерами (всякими), там часто упоминаются Мозес и Джекобс, много сказано о восприятии города, то есть территории, окружающей автора, пока он одним из двух привычных путей добирается до работы («Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — тоже ничего хорошего не жди»). Однако хоть книга и про город, но это всего лишь воспоминания и впечатления. Если ориентироваться на правило, которым призывал руководствоваться Спиноза, то книгу Соркина считать научным трудом нельзя. Потому что задача исследователя — не плакать, не смеяться, а понимать. А Соркин ноет. По поводу и без. Так что его лучше использовать для примеров.
Соркин живёт на Манхэттене, но окружающая обстановка его не устраивает. Парк используется не лучшим образом, коварный университет строит свои жуткие корпуса, другие постройки заслоняют собой солнечный свет (это ж высотки, они так целый квартал в вечную тень погрузить могут), дома для богатых строятся так, словно это дома для бедных (не внешне, но по выгодам и по налогам), домовладелец у него подлец и мерзавец, соседи выставляют мусор на лестничную клетку, если его доходы возрастут, он обязан будет сообщить об этом, чтобы ему поменяли арендную плату (а некоторых после этого, если ещё и возрастут значительно, вообще попросят освободить помещение; если они внезапно обнищают — тоже), договор аренды заключён на много лет вперёд, и просто так с Манхэттена не уедешь.
После чтения «Двадцати минут» переезжать в Нью-Йорк уже не хочется ни за что и никогда, а ещё становится понятно, в кого Тед Мозби такой. И да, очень тяжело не начать брюзжать вслед за автором.
Марк Оже, которого где-то в книжках тоже успели упомянуть, ввёл понятие «не-место» (non-lieux), которое все подхватили. Такие «не-места» — это молл, вокзал, аэропорт, а теперь ещё и городские улицы, пустыри. Это нигде не укоренённое место. Место, которое связано с мобильностью, с путешествием, не имеющее собственного смысла, идентичности и истории. Место, с которым никто себя не отождествляет, откуда уходят, не оставив и следа. Термин, конечно, привлекательный. Но пустырю он подходит больше, чем вокзалу. Или даже супермаркету. Где предполагаются взаимоотношения, где всё-такие есть дата начала строительства, а иногда ещё и имя архитектора, и многое другое. Так что я продолжаю любить гетеротопии. Они правдоподобнее и интереснее.
У Лефевра, в «Производстве пространства», гетеротопии и утопии на каждом шагу. И такие, очень в духе «Других пространств». Со смещениями и совмещениями. Оно и понятно, «Производство пространства» — это начало семидесятых, статья Фуко — это конец шестидесятых (1967, кажется), терминология была подхвачена и пользовалась успехом (Перек даже «Просто пространства» написал, то есть у нас так название перевели, которое больше про виды и классификацию)… Но Фуко упоминается только в связи с тем, что слишком лихо обращается со словом «пространство» в «Археологии знания». Вот даже обидно, чесслово.
Лефевр нужен ради философских категорий, а то местами очень однообразно, казённо и косноязычно без них получалось (и чего эти книги после этого на целевую аудиторию не срабатывают?). Производство пространства и пространство производства, пространство репрезентации и репрезентация пространства, пространство идей и идеи пространства, вот это вот всё, с кучей слов, подходящих по смыслу, но ради чего-то (взятых) в скобки. То есть игра слов, но как бы со смыслом.
Но без предварительной подготовки за него, как и за «Медийный город», браться нельзя. Читал ли рядовой горожанин Маклюэна? А Кристеву, Барта, Бодлера, Гегеля, Фуко и Маркса? Нет.
Холлис спрашивает, а нужно ли городу государство? Рыбчинский отвечает, что да. Философ-таксист Лефевр вообще не понял бы, как таким вопросом можно задаваться. Тааа… Нужно ли городу государство, решающее, как и в каком направлении город будет развиваться, какой степенью независимости сможет обладать, с кем будет взаимодействовать, окажется ли он в итоге большим городом. Город, конечно, самоорганизующаяся система, но перегибать-то не надо. И что всегда было идеальной площадкой, чтобы преподносить публичную власть во всём её великолепии и блеске? И станет ли власть отказываться от возможности себя показать (и на других посмотреть)? Государству тоже нужен город, и оно его никому не отдаст. Но это всегда взаимовыгодное сотрудничество.
Государство играет важную роль в поддержке урбанизации. Да, городам нельзя отказывать в самобытности. Да, на первый взгляд, у Лондона и Токио больше общего, чем у этих городов с их странами. Но и токиец от лондонца отличается, и политика государств на них обоих и на их города влияет по-разному.
У всех авторов остаётся за кадром то, о чём говорить не очень приятно. Тюрьмы упоминаются вскользь. И больше для лишнего упоминания Бентама, чем для более точной картины городской жизни. Обходят вниманием и детские дома, и дома престарелых (сдать то, что не нужно), больницы, морги и крематории (последние принято убирать на периферию), психиатрические лечебницы (пациенты одной такой у нас тут тоже гуляют; а в Чехии самых неопасных вообще решено не держать взаперти, и городская среда должна им помогать адаптироваться). Они исключены и убраны подальше. Как раньше убирали подальше лепрозории. И больницы иногда тоже отодвигали за пределы городов. Даже в фантазиях и на картинках. Например, на гравюре «Вид на Новый Амстердам с высоты птичьего полёта» Жоллена (дело было в 1672 году, речь шла о Нью-Йорке, художник понятия не имел, как в реальности выглядит поселение) госпиталь вынесен за городскую стену.
Книг, повторюсь, много, но чаще всего будет упоминаться результат кропотливого труда Лео Холлиса, чьё название утверждает: «Города вам на пользу». Подзаголовок почти ничего не утверждает. «Гений мегаполиса» просто хорошо звучит. В реальности «Полезные города» — это комментарий к книге Джекобс. Развёрнутый. Не такой развёрнутый, конечно, как у Фуко к переводу Бинсвангера, но на вступительную статью уже не тянет. Так что получилась книга.
Рыбчинский в «Городском конструкторе» занимается тем же самым, но не так подробно пересказывает первоисточники. У него и книжка получилась потоньше.
Лео Холлис начинает с того же, чем заканчивала Джейн Джекобс свою «Смерть и жизнь больших американских городов»: цитирует (и сдаётся мне, по той же книге Джекобс) работу Уоррена Уивера о сложных самоорганизующихся системах. Разумеется, Холлис их тоже сравнивает с городами.
Повторное использование и переработка сейчас только поощряются. Я буду не лучше Холлиса. Я буду даже хуже. Он писал комментарий к книге Джекобс, я напишу комментарий к его «Пользе». Впрочем, что меня до некоторой степени оправдывает, моя идея не лишена оригинальности, потому что писать про Джекобс — это мейнстрим, а вот всякий ли, кто хоть как-то интересуется урбанистикой, упоминает Холлиса? Сама видела, что не всякий.
«Пласа» Сеты М. Лоу радует регулярно повторяющейся «площадью Тяньаньмынь». Почему через «ы», кто ж его знает. Но переводчик и редактор на этом явно настаивают, потому что десять из десяти (или пять из пяти? сколько оно там повторяется?) — это уже не опечатка. И поскольку ситуация осложняется ошибками авторов (не та эпоха, не те статистические данные, не тот Гипподам и тому подобное), то и мне будет не стыдно. Если что, я честно предупреждала.
