Термин «экология» ввёл Э. Г. Геккель в 1866 году, который ещё и термин «гетеротопия» ввёл, который Фуко у него потом позаимствовал, чтобы использовать в несколько ином значении, пусть и в похожем (и что самое приятное: про пространства). Вообще-то, экология не про защиту окружающей среды, а про взаимодействие с ней. Про человека, да. Но не только. Хотя теперь уже ничего не поделать. Толерантность тоже раньше немножко другое значила, и демократией назывались несколько иные вещи.
Природа противопоставляется цивилизации. А цивилизацию представляет обычно кто? Или что? Правильно, города.
Но что есть норма? Какой должна быть природа на самом деле? И что там, в коллективном бессознательном?
Что человек любит мусорить и разрушать, так это заметно. Но знает ли человек точно, какой была бы природа без человека?
История метеонаблюдений не такая уж и продолжительная. Но и темпы у нас теперь совсем другие. Немецкие учёные выяснили, что новая ледниковая эпоха отодвинулась от нас на дополнительные пятьдесят тысяч лет благодаря выбросам ЦэОДва. Мы сейчас все живём в голоценовом межледниковье, относящемся к кайнозойскому ледниковому периоду. Последнее оледенение (их сейчас насчитывается восемь; а ледниковые эпохи не надо путать с ледниковыми периодами, которые круче, гораздо круче) длилось примерно сотню тысяч лет, а закончилось, мягко говоря, недавно: 12 тысяч лет назад (если вспомнить, что в последние тысячелетия творилось в культурной жизни Китая, то действительно недавно). За это время уровень мирового океана то опускался, то поднимался. Эксцентриситет земной орбиты не является постоянным, с течением тысячелетий он меняется. А отсюда — другое количество солнечного света, изменение количества солнечной радиации. Вот вам и плановая смена климата. Но люди старались. И теперь новый ледниковый период наступит не через 50 тысяч лет, а через целых сто. И уровень мирового океана опять будет, как в самых розовых мечтах или мультфильмах про серьёзного мамонта и гордого саблезубого тигра.
Авторам научных статей уже точно известно, что из-за повышения уровня моря некоторым людям станет негде обитать, а уже сейчас простым смертным начинает казаться, что ливни и штормовой ветер ещё несколько лет назад случались реже. У нас — точно реже. И заодно посуше было. Чуть-чуть. Морозных дней, конечно, стало меньше (а мороз в Петербурге и так переносится тяжелее, чем где-нибудь в монгольской степи, потому что влажность выше; впрочем, не в этом ноябре мне говорить про «меньше»), но порывы ветра, выгибающие и ломающие зонтик в середине декабря, тоже не вариант.
Где было много дождей, там их станет ещё больше (это вот, кажется, как раз про нас). Где летом было жарко, там каждое лето будут ставиться новые температурные рекорды. Центральной и Восточной Европе такое распределение воды и зноя грозит наводнениями и тепловыми ударами. А нам, стране, строившейся на вечной мерзлоте, — ущербом строениям и коммуникациям (что пока не перекосило — перекосит).
Природа отдаляется от современного человека. В ней не столько живут, сколько придумывают о ней новые понятия и теории.
Горожанин жаждет от отношений с природой интимности. Чтобы получалась такая же картинка без людей, как и городской пейзаж.
Тяга горожан к природе губит природу. Город разрастается вширь, и ради таунхаусов, жильцы которых должны бы, по идее, дышать свежим воздухом среди сосен, все эти сосны вырубаются. Тяга эта не нова. С тех самых пор, как города обособились и начали развиваться, природа начала восприниматься, как что-то отдельное. До этого-то человек сосуществовал с ландшафтом и зверюшками, пусть и не всегда мирно, но тосковать по полям и дубравам ему как-то не приходило в голову. А потом орудия труда усовершенствовались, время стали измерять точнее (сначала часы были только с одной стрелкой, потом добавилась ещё и минутная), человек стал меньше зависеть от природных ритмов, меньше им подчиняться. Благодаря электрификации на природу стало вообще чихать. А тут ещё и возможность продлить рабочий день появилась… И сезонные фрукты и овощи перестали быть сезонными…
Население планеты, как уже два раза два раза упоминалось, становится городским. Так что тут уже важно не угробить всю, вообще всю природу вокруг этого населения. А то мы же способные.
Пустыни вокруг древнейших городов — это дело рук человеческих. Древние люди, может, и были древними, но возводить город не в оазисе и не посреди леса стал бы только дурак. А вот истощение почвы и вырубка лесов — это да, на это им интеллекта уже не хватило.
Трубы с горячей водой под землёй, автомобили, центральное отопление и открытые окна, чтобы в квартире не было от этого отопления так душно, асфальт и тротуары с подогревом — из-за всего этого в городе температура выше, чем за городом.
Не меньше влияет на климатические изменения, как утверждается, производство цемента. Который ещё и утилизации подлежит как-то так, так как-то. А кому нужно много цемента? Городам и городской цивилизации.
Грозы на территории больших городов всегда выглядят эпичнее, чем в сельской местности: больше молний, раза в полтора. Это происходит и от того, что мегаполис представляет собой большой «остров тепла», и ещё из-за мельчайших частиц, находящихся во взвешенном состоянии в воздухе. За последние (как и за первые, впрочем) ответственны крупные производства, выхлопы, деятельность ТЭЦ и прочие приятные мелочи, скрашивающие быт современного горожанина.
Пока горожанин ездит на работу на метро или автобусе, покупает продукты в магазине в соседнем доме и ютится в своей маленькой квартирке, он производит меньше «выхлопов», чем тот же самый горожанин, но в личном доме на окраине города. Чем шире раскидывается город и чем он ниже (чем меньше этажей), тем больше дорог. И пока горожанин добирается до делового центра, его «углеродный след» только увеличивается. В городах потеснее и в районах постарше жить и трудиться гораздо легче. Из дома вышел, на метро минуточек сорок, коротенько так, прокатился — и ты уже на работе. Хорошо, полезно. И не будем забывать, что главное тут — количество горожан, которые поступили так же. Тысяча человек в одной электричке метро полезнее, чем тысяча человек на тысяче автомобилей.
Общие стены квартир не только хорошо проводят звук, но и не дают теплу уходить в окружающий мир. Отдельный дом, все четыре (минимум) стены которого ничем не защищены, для атмосферы опаснее, и только ускоряет таяние льдов.
Современные технологии не спасают. Солнечная батарея на крыше и сверхпрозрачные стёкла во всю стену не имеют никакого смысла, если до оборудованного таким образом дома надо добираться на машине. Продолжать делать то же самое, что и раньше, но делать это «экологичнее» — не вариант.
Массовое производство всего подряд было налажено благодаря необходимости во что-то одевать армию. Усреднённые размеры сапог и шинелей появились раньше усреднённых размеров чулок и панталон. Покупка готового платья приобщает к моде всех. Теперь следить за модой разрешено даже пожилым. Всё-таки население западных городов стареет.
Промышленная революция и мировые войны подарили нам не только современный город, но и современный способ производить и приобретать. Проектирование отделяется от процесса производства, и появляется единый стандарт, то есть образец, по которому и клепается массово всё остальное (при разработке принято ориентироваться на абстрактного потребителя, и никакие фокус-группы не сделают его конкретнее). Если выбирать между кружкой известной марки и точно такой же кружкой, но безымянной, предпочтение будет отдано первой. Потому что вошло в привычку покупать марку, а не вещь, а одной только функции мало, хочется и волшебства. А за волшебство отвечает легенда марки. Хотя нужды и потребности удовлетворяются так и так, но одной лишь пользой клиента не возьмёшь.
Не производство стало проблемой, но сбыт уймы всего произведённого. На смену новым вещам приходят более новые, а хорошее оказывается замещено лучшим.
Наша собственность нас поглощает, и даже «я» превращается в вещь.
Срок службы товаров уже не превышает продолжительность человеческой жизни, как было прежде. С традицией приобретать и производить изделия пусть грубые, зато неубиваемые было покончено уже в XVIII веке, и постепенно все научились покупать то, что завещать, конечно, можно, но чему наследники не обязаны радоваться. Автомобили теперь склонны стареть быстрее, чем ваш хомячок, и почти любая покупка, если это не недвижимость, должна ещё доказать, что она является выгодной инвестицией (хотя недвижимость тоже должна).
Современный город воспитывает аполитичного bürger’а, а не заинтересованного citoyen’а. Зато отстранённый от политики горожанин может себе позволить увлечься всем остальным, то есть доступными радостями жизни.
Современное общество принято упрекать, что оно совершенно забыло о душе и думает исключительно о теле. Начнём с того, что о теле думали всегда (да и думать о теле без тела пока толком ни у кого не получалось). Советская власть думала о теле советского гражданина; испанская инквизиция, которую никто не ждёт, думала о теле еретика; об умерщвлении плоти размышлял праведник; о красоте атлетов рассуждали древние греки; об одежде для тела думали все, кому было холодно. Именно телу было суждено стать «публичным» пространством (если уж говорить про виды публичных пространств, то уж вспоминать все), когда раннее христианство сосредоточилось на человеческой сексуальности и том, что являлось не только вместилищем для еды и души. И деть тело пока никому никуда не удалось. Так до сих пор о нём и рассуждают, так что-то сделать с ним до сих пор и хотят.
Наш мир до сих пор поделён на разные страны и культуры. И глобализация проявляется отнюдь не в облегчении пересечения границ или смены места жительства. Паспортный контроль где-то попроще стал, это да. Но я по-прежнему приписана к своему государству. Я ему принадлежу. Если не душой, то уж точно телом. И чтобы это тело переместить в какую-то другую страну, мне понадобится виза. А если в пути оно внезапно останется без души, его вернут обратно в моё государство и в мой город.
Мысль, что общество забыло о душе, тоже не нова. Она повторяется везде и в каждую эпоху; с тех пор, как было придумано это противопоставление. Неиссякаемый источник для изобличительных речей и статей. Хотя думать о собственном теле и желать ему добра — не так уж и плохо. И такая забота о себе вовсе не исключает всего остального.
И количество вещей, которое сейчас в невероятных объёмах производится, призвано помочь конструировать собственную идентичность. И даже иногда помогает. Другое дело, что иногда «я» конструируется при помощи поддельной сумки LuisVitton. Тогда к «я» появляются некоторые вопросы. Но взаимоотношения людей и подделок чего-нибудь дорогостоящего — это тоже интересная тема, так что пусть конструируют.
А ещё не будем забывать, что ХХ век отличает некоторая жестокость по отношению к телу, которой раньше не было. Корсеты, китайский способ бинтовать женские ступни, отсутствие наркоза, пытки, кастрация и прочие неприятности — это мелочи, если сравнивать их с тем, что творилось в Первую мировую и особенно во Вторую. Так что почему бы обществу и не задуматься о теле?
Город — это товары, которые вам не нужны. И товары, которые вам и в голову бы не пришло покупать, не покажи вам их продавец. Город — это реклама таких товаров. Ежедневно для нас придумывают вещи, которые должны что-то там нам облегчать и что-то в нас улучшать. Или в быту, или во внешнем облике.
Многое в городе покупается для того, чтобы «идти в ногу с Джонсонами» («Keeping up with the Joneses»), то есть «быть не хуже людей». Но покупка дома ведёт к покупке автомобиля, покупка автомобиля — к приобретению абонемента в бассейн, чтобы от постоянного сидения не разжиреть. А сколько плазменных панелей было куплено, только потому что у соседей или у подруги такая же? Автомобилей, сумочек, чудо-швабр? А как сейчас раскупается косметика так называемой категории «люкс»? Стоимость которой зачастую зависит не от состава, а от логотипа на крышечке?
Настоящая роскошь нужна. Если подразумевать под ней труд ремесленника, совершенствующего свои изделия и техники, передающего своё мастерство ученикам или по наследству. Если такой труд хорошо оплачивается, это только к лучшему.
У Запада всё это уже было, то есть появилось раньше, чем у нас, чем в Восточной Европе, чем в КНР и так далее. И теперь Запад призывает одуматься, не влезать в то же самое, учесть ошибки и не повторять их. Но кому какое дело, если мы ещё не успели наесться и развиться?
Теперь и у нас рождается миф о Настоящем, то есть Подлинном богаче, который не разменивается на демонстративное потребление и не тратит деньги. Тут ещё вспоминается известная песня Zaz (певицы, которая не пела на улицах, а просто пришла на прослушивание) «Je veux», которая обрела особенную популярность именно в среде тех, кому перечисляемое в тексте, в общем-то, не светит получить. Ведь легко отказаться от того, чего никто не придёт и не предложит, как тонко намекнул журнал Vogue в одном из интервью с исполнительницей.
Пока нас призывают потреблять и всячески подталкивают к совершению необдуманных покупок, норма жилплощади на одного человека стремительно сокращается. Всем надо помещаться. Но чем больше помещающихся, тем активнее им продают всё то, без чего они раньше прекрасно обходились. И дискомфорт, захламлённость, горы мусора после весенней уборки и чувство вины становятся постоянными спутниками горожанина. И чёрт с ними, с необдуманными покупками. Часто бывает так, что даже обдуманное некуда поставить.
Минимум пространства полагается каждому уже давно и повсюду (просто вещей раньше делали меньше, поэтому как-то получалось выкручиваться). У нас до войны санитарная норма полагала только по 8 квадратных метров на человека. В послевоенной Европе потолки квартир редко оказывались выше 2,5 метров, а площадь средней квартиры не превышала 50 квадратных метров. Так что «хрущёвки» ещё очень даже ничего, если начинать сравнивать.
Чтобы разобраться хотя бы с частью проблем, надо менять поведение. Начать потреблять по-другому. Бодрийяр может осуждать, Барт может изображать скептическую рысь, но отнимать у людей их любовь к потреблять — это всё-таки жестоко. И не получится. Потреблять приятно. Если потреблять не на что, или уже всё потреблено, тогда, конечно, другое дело. Но обычный процесс потребления помогает забыть о том, что все мы смертны, что всё когда-нибудь кончится, что вещь не всегда может изменить нашу жизнь.
Другое дело, что за удовольствие надо платить. И не только деньгами. Разумное потребление подразумевает, что за меньшую цену потребитель стремится получить лучшее возможное качество. Впрочем, это теория. Вне её потребитель хочет товаров, которые доставят ему удовольствие, обеспечат социальный статус (и здесь чужие покупки способны стимулировать не хуже хорошей рекламы) и подарят комфорт. Образ товара, который рисует себе покупатель в дерзких мечтах, зачастую не соответствует тому, что он получает в реальности (и речь не про косое описание товара или покупку на AliExpress). Это ведёт к разочарованию, а результатом становится очередная покупка.
Можно, например, отучить себя покупать хлам, который приносит мало радости и быстро оказывается на помойке. И покупать лишнее — тоже отучить. Лишнюю пару чулок, которую вам навязали в магазине итальянского трикотажа, ещё можно будет куда-нибудь применить. Хотя бы для игры в троллейбус. А ещё можно лук в них хранить. Или сделать игрушку для кота (если для кота это не его личный сорт криптонита, и поэтому кот его жрёт). Лучше, конечно, сразу не сдаваться. И взять только то, что нужно. Особенно в ситуации, когда изначально вам были нужны только мужские носки. Отказываться скучно, да. А если уже привык брать что-то, что уже и так учтено в цене, но выдаётся за выгодное предложение, то ещё и душевные метания возможны: мол, как же так? ведь халява же! настоящая халява! Обычно не халява. Но так приятно думать, что сэкономил.
Быть скромнее, быть этичнее, платить больше, а покупать меньше… Начинать меньше потреблять не за неделю до зарплаты, а осознанно и всегда. Тогда и производить надо будет не так много всего. Беда в том, что такие предложения мало кого убедят. Да и качество не обязательно победит.
К сожалению, малое количество товаров на полках магазинов приведёт только к тому, что всё будет моментально раскуплено. Про запас. И пусть кому-то не достанется. И дело не в том, что живы ещё воспоминания о карточках и талонах, дело в инстинктах, которые до сих пор не вытравлены городским образом жизни. Если коту положить полную миску еды, он может к ней и не притронуться. Но если положить совсем чуть-чуть, съедено будет всё. Так что пытаться учиться себя ограничивать каждый должен сам. И уговоры, уговоры, уговоры…
Или, скажем, еда. Которую мы тоже потребляем.
Обесценивать еду вредно. Легенда о том, что хороший повар даже из плохих продуктов может приготовить нечто замечательное, — всего лишь легенда. Лучше брать поменьше, но получше.
Британцы выбрасывают треть покупаемых продуктов. Это (тут на помощь приходит Капитан Очевидность) много. Причиной может быть просто дата на упаковке, а вовсе не то, что еда реально испортилась. У нас тоже так начинают поступать, но всё-таки воспоминания о дефиците советских времён и начала девяностых не дают выбросить размякшие подушечки с повидлом, потому что это же ещё можно съесть (другая сторона этой хорошей привычки — отравления).
Еда, попадающая на свалку, не так безобидна, как принято думать. Мол, это же органика, в природе органика прекрасно разлагается. Да, но не при перепроизводстве и перепотреблении и не одной большой кучей. Свалки становятся ещё одним источником метана для нежно любимой нами и активистами атмосферы.
И это при том, что всю органику, напоминающую о том, что и мы сами органика, и нам тоже придётся разлагаться, в современных городах принято задвигать на задний план. Но, как было сказано выше, природа теперь нужна для другого.
