Уже больше года прошло с момента открытия Au Pont Rouge после реставрации, но поскольку я не умею lèche-vitrine, мне нужен был какой-нибудь повод туда зайти и таки рассмотреть, что там происходит внутри (а внутри ещё доделывать и доделывать). Он, судя по слухам, должен был составить конкуренцию ДЛТ, но у того есть ЦУМ, годы истории и миланские цены. А что есть у Pont Rouge? Фасад, который столь же прекрасен, как и фасад «Дома книги», но фотографировать его проще, потому что кругом тишь да гладь.
Но если с ДЛТ всё понятно, то Au Pont Rouge хочет показать, что он не только красивый, но и умный. Японские дизайнеры, пространство Cosmotheca с нишевой, органической и этичной косметикой и парфюмерией (и японскими зубными щётками Yumaki), отдел с книгами (и кроме красивых тяжёлых альбомов с Дуано и обязательным Уорхолом, там есть эрмитажные сувениры, урбанистика от Strelk’и, теория моды от «Нового Литературного Обозрения» и кураторство от Garag’а) и столики бистро Garçon посреди пустынных интерьеров в стиле модерн (правильнее — «кондитерской», но тарелки-то от бистро; а ещё это тот Garçon, где умеют готовить не только лучший крок-месье, но ещё и завтраки в послеобеденное время). А теперь там есть, то есть была 4 сентября, ещё и конференция TEDxFontankaRiver. Где x — степень оригинальности события: оно одно из. Почти франшиза. Тема была немножечко попсовая, то есть про города будущего. А это всегда интересно и всегда срабатывает. Хотя не всегда принято эту тему раскрывать. Но после Strelk’и и всех её книг хочется продолжения банкета, так что почему бы и да?
Сотня билетов, чуть больше сотни стульев: лицензия не позволяет пускать на TEDx большее количество зрителей. Предыдущая такая конференция прошла в Петербурге мимо желавших купить билеты, потому что все места достались партнёрам и победителям розыгрышей. В этот раз, можно считать, повезло. Хотя есть выступления западных спикеров на западных же TED’иксах, где зрителей даже больше, чем в Михайловском театре. Или лицензии бывают разные, или это гнусный монтаж.
Спикеров было десять, перерыв был один, у каждого рассказчика имелось на всё 18 минут, но не каждый в это время уложился. Зона гаджетов имени будущего напоминала Geek Picnic трёхлетней давности: 3D-принтером уже не удивишь. Очками виртуальной реальности тоже, но хотя бы на людей в них смотреть весело.
Нормально работающие микрофоны, приятная музыка, фуршет и чай — это прекрасно. Это выделяет мероприятие из унылой серой массы всех прочих, без чая. Но вот с обещанием предоставить возможность задать вопросы выступавшим организаторы погорячились. И перерыв был короче заявленного (чтобы всё успеть), и некоторые спикеры словно бы растворились (хочешь у них спросить про снегирей и вообще зверюшек — а их нет). Что ещё чуть-чуть помешало жить и радоваться жизни, так это экран, на котором почти ничего не было видно (или дело в проекторе?), миниатюрные и плотно составленные стулья, на которых все плохо помещаются, стоит в одном ряду сесть двум мальчикам сразу, и только мучное и сладкое на фуршете. Впрочем, на всё остальное роптать не приходится, день удался.
Мы были только на первой части мероприятия, но мне и так хорошо. А когда будут выложены записи всех выступлений, станет ещё лучше. Потому что то обстоятельство, что мне надо было уйти, не отменяет того факта, что мне хотелось всех послушать.
Вначале выступала Женя Тимонова, и я впервые столкнулась с тем, чтобы самого известного из спикеров выпускали на сцену не в финале. Чтобы после разогрева и чтобы публика не разошлась раньше времени. Даже в Капелле приходится сначала слушать Хачатуряна, чтобы потом тебе дали Карла Орфа, потому что ты пришёл за Офортуной, и ты без неё не уйдёшь, но кто ж тебя отпустит без новых знаний и предварительных ласк?
Евгения была не одна, она была с богомолом Сулико, потому что 18 минут славы должны быть у всех, а богомолы вообще лапочки.
Рассказывалось, конечно, про зверей. Но это была самая «городская» лекция из всех. Потому что город будущего — это не стерильный сияющий Сонгдо внутри и вне КАД. Да, с каждым годом мы технологичнее и технологичнее, но всё проще и ближе.
Процесс урбанизации идёт полным ходом, и уже все, не только социологи и урбанисты, советуют привыкать быть горожанами. Отношение горожанина к природе — вопрос отдельный. Он её хочет, но не всегда может. А вот противопоставлять город природе — не совсем правильная стратегия. Потому что город — это тоже природа. Урбоценоз.
И если животным становится некуда деться от надвигающихся и срастающихся мегаполисов, они, желая жить и размножаться, просто приспосабливаются к новым условиям. И начинают жить рядом с человеком. Человека, конечно, радует появление не всех видов, потому что иногда к нему приходят не енотики-кротики, а леопарды. Но это уже личная проблема человека.
Жить в городе могут вообще все виды животных. Приспосабливаются они с разной скоростью, но все — поудачнее некоторых. Например, в среде птиц есть виды-новаторы, а есть консерваторы, но у всех у них на переход к городскому образу жизни уходит 10-30 лет. Не каждый человек так сумеет. Но птицы вообще самые мобильные в этом плане, оно и понятно.
При этом животные, с которыми мы привыкли жить в тесном соседстве, которые и сами привыкли к нам, потихоньку исчезают. Пластиковые пакеты и мелок «Машенька» почти победили тараканов в городских квартирах. Что победило бродячих собак, не уточнялось, но если в 2008 году в Москве их насчитывалось около тридцати тысяч, то уже в 2014 удалось обнаружить только две тысячи (раньше собака кусала человека — ничего, пройдёт; сейчас горожанин ценит себя так высоко, что кусать его никому не позволено). Котиков тоже становится меньше, несмотря на все старания подкармливающих их бабушек. Вороны тоже исчезают, что даёт возможность другим видам птиц вернуться в города. А священных коров из Дели вывезли какие-то атеисты, потому что те мешали дорожному движению.
Но природа не терпит пустоты, вместо привычных видов появляются новые. Вороны в Москве, например. Или богомолы, там же.
А ещё в город приходят те, кому раньше собачки, кошечки, крысы и вороны мешали жить. Лисички, енотики, кротики, ёжики, ящерки и змейки. Для успеха им необходимы: стрессоустойчивость, пластичность в выборе места гнездования, агрессия по отношению к представителям другого вида и гибкость в еде. В общем-то, с человеком (а мы помним, в кого люди такие) та же история. Только «гнездование» надо заменить.
Если осенью, в дождливый серый день проскакал по городу олень, то это совершенно нормально. В Европе он так и делает, а однажды урбанизация победит и у нас.
Западные кабаны каждые выходные уходят в город. Себя показать, людей посмотреть. А заодно спрятаться от горожан, которые на эти же самые выходные едут в лес охотиться.
Мир городов становится биоразнообразнее, но если енотики очень трогательно тянут лапки к вашей еде, то пушистые лисы могут вас одарить бешенством. Они в этом чемпионы. А ещё у всех у них есть паразиты. Но делать всё равно уже нечего, города растут, звери приходят, одна надежда — на скорейшее и полнейшее постижение богатого внутреннего мира диких животных специалистами (впрочем, я бы предпочла обойтись без жертв).
И тенденция эта, когда привычное ушло, а дикое пришло, — общемировая. Впрочем, дикие животные человеку нравятся, в естественной среде — особенно, и зоопарки появились не просто так. Город, как считается, среда искусственная, но животные не читали книг, где этот тезис обосновывался бы.
В городах тепло. И там всегда много еды, очень много. И если кто-то из горожан чем-то брезгует, всегда найдётся менее привередливая публика. А ещё в городе есть все нужные ландшафты, водоёмы, деревья, уйма укрытий, парки и, самое приятное, свалки и кладбища. На кладбищах тихо, почти никого нет, а родственники усопших приносят и оставляют еду. О кроликах, расплодившихся на венских кладбищах, и об охотниках, которые как-то не очень рады их популяцию сокращать, писал ещё Магрис в «Дунае».
При этом помогать дикому животному не надо. Оно само лучше вас знает, что ему нужно. Если вы встретили в парке совёнка, не тащите его в ближайшую клинику. Совёнок справится без вас. А если (сейчас будет то, против чего у меня что-то там где-то восстаёт, но я справлюсь) ему будет суждено в том же парке тихонько умереть — на то воля естественного отбора. На лекции про печальную участь не было, но мне про это объясняли в другом месте.
Зато животным можно помогать иначе. Города имеют островную структуру, а ёжикам и мышкам надо как-то попадать с одного «острова» на другой. И в Европе сделаны специальные переходы для животных. Для лягушечек и тех же самых мышек с ёжиками. И далеко ходить за примером не надо: в Финляндии так позаботились о лосях.
Далее шло выступление Владимира Млынчика, чуть меньше спикера (скорее, «чуть меньше оратора»: слишком много слов «знаете» и «понимаете») и чуть больше — человека, которому нужны единомышленники. Возможно. Потенциальных инвесторов в зале почти не наблюдалось, компания, которой рассказчик руководит, не рекламировалась, что и позволяет сделать такой вывод. С другой стороны, кажется, что там и без этой лекции всё хорошо. Речь шла о производстве, бессмысленном и беспощадном, электроэнергии и о её потреблении, которое даже беспощаднее производства. Будущее городов и сёл — в очень-очень ёмких аккумуляторах и устранении проводов. В общем-то, где-то мы про это уже слышали.
Тимофей Квачёв рассказывал о моём любимом: о рекламе. Нового мало, но повторение — оно всё-таки мать. Было и про рекламную слепоту, и про бесполезность баннеров, и про снижение эффективности рекламы, и про раздражение, которое всё это вызывает у аудитории. Хотя реклама всё равно запоминается. И сидит у нас в голове до тех пор, пока не потребуется ответить любимой тёте, куда бы ей пойти за шубой. И каждый сможет сходу выдать пару-тройку ответов, даже если шубы — это последнее, что его интересует в этой жизни.
Чем дальше, тем очевиднее, что придумывать целевую аудиторию — творить странное существо, которого в реальности может и не оказаться. Хотя иногда может. Потому что если сложить вместе мэ и жэ, которому где-то двадцать пять тире сорок лет, которое увлекается музыкой, то есть риск получить Кончиту Вурст.
Если реклама будет сфокусирована на нас, она нам будет приятна. Случайные совпадения, когда мы наталкиваемся в интернете, скажем, на один и тот же ноутбук, куда бы мы ни сунулись, уже не случайны. И дальше будет только интереснее.
Айфоны тех, кто не отключил геолокацию (я отключила сразу после покупки, так что эксперимент на TED’е прошёл мимо меня) могут рассказать рекламодателю всё, что ему требуется. И что требуется не ему — тоже. Можно ведь узнать и то, является ли пара просто друзьями или сразу любовниками. Что для некоторых само по себе ценно, можно даже не предлагать купить мультиварку со скидкой (но там ещё нужно знать, как эту информацию добыть).
А если вы начнёте искать в интернете одежду для трёхмесячного малыша, то через полгода вы наткнётесь на предложение купить штанишки уже девятимесячному ребёнку. Потому что после первого же вашего запроса вас запомнили. Не очень честно, с определённой точки зрения, так следить за потребителем, зато он мгновенно получает нужный результат в строке поиска.
Рекламы в будущем не станет больше. Но она будет коварнее. То есть не так. Реклама превратится в нашего персонального советника. Наши действия и передвижения уже отслеживаются («Если у вас мания преследования, это ещё не значит…»), и мы все не уникальны. В мире есть ещё много людей, которые выбирают те же джинсы, те же ноутбуки, ту же марку обуви, ту же открытку дедушке и тот же крем для лица. Целиком весь набор. И если эти люди выберут что-то, чего у вас пока нет, вскоре вы увидите рекламу этого товара. Даже не рекламу, нет. Он просто начнёт вам «являться» повсюду, словно бы случайно. И есть шанс, что вы его купите, потому что этот товар — то самое, что вам нужно, чего вам не хватало, что дополнит ваш образ или сделает дом уютнее. И чем дальше, тем более «свою» рекламу мы будем видеть.
К телефонам мы уже привыкли. Когда-то их не было в нашей жизни, а теперь у некоторых нет жизни без них. Однажды, если технологии разовьются, все привыкнут и к «умным» очкам. Что даст возможность ставить пустые билборды, чтобы каждый сквозь стёкла видел свою рекламу. А отключение рекламы станет платным. В этом случае вместо апельсинов Wonderbra пользователю будут просто показывать каких-нибудь бабочек. И если сейчас мимо какого-нибудь эпического полотна со сценой потребления запеканки проходит 98% потенциальных покупателей, то в будущем только 2% не поведутся на рекламу, сделанную специально для них.
Нейробиолог Тимофей Глинин рассказал, как полезны для науки американские военные. И о том, что на смену малоэффективному кофе и сомнительному ноотропилу (это сейчас у меня отсебятина, всё нормально) придёт новый способ заставить мозг работать. Даже в домашних условиях. То есть речь шла о транскраниальной стимуляции постоянным током, электродах и зоне под правым виском, повышении эффективности, усилении всяких и разных параметров работы мозга, новых межнейронных связях и о том, что после стимулирования нужной области эффект сохраняется. Но я уже прикидывала, как и когда мне это поможет учить японский и совершенствовать французский. И ведь производство налобных повязок с белыми проводками уже налаживается. А кто-то делает себе нейростимуляторы сам.
Ещё это может помочь начать делать успехи в математике, похудеть (развить силу воли, чтобы меньше жрать), улучшить память, вылечить депрессию и научиться решать задачки про объединение девяти точек четырьмя прямыми линиями. Но мне бы лучше французский подтянуть. А с силой воли у меня и так всё хорошо.
Чтобы полностью проникнуться выступлением Марины Худых, я всё-таки недостаточно девочка-девочка. Я могу сочувствовать, я люблю детей, я так и не смогла нанести душевную травму ни одному из своих особо творческих друзей (пока), но рассказы о выходе из депрессии и маленьких ангелах меня не трогают. Зато сама идея мне очень понравилась. Два года назад в ЦПКиО стартовал проект Yellow Piano, автором которого и является педагог и музыкант Марина. В Европе пианинами уже никого не удивишь. Чёрные, расстроенные и потрёпанные, они есть во всех крупных городах. Но жёлтое-то веселее (на гробик не похоже, даже самых маленьких не отпугивает). А если оно ещё и настроено, если оно ещё и гастролирует, то веселее втройне (у гнома из «Амели» фотографий на фоне достопримечательностей было побольше, но всё впереди — это раз, пианино потяжелее перевозить — это два). Так вот. В чём прелесть. Если мы хотим видеть наш город красивым и интересным, а людей чуть более радостными, мы сами можем над этим поработать. Нужно только решиться. И ещё нужна идея. И друзья, которые помогут. С одной стороны, уже много всего набирается. С другой стороны, не так уж и много, всего три пункта, и ни в одном из них не фигурирует миллион долларов.
Меня, признаться, уже подпортили книжки Джекобс и урбанистов-культурологов-социологов, объясняющих, каким же должен быть город; и каким он может стать если мы примем меры, если мы не примем меры, если мы изобретём то-то и то-то. Но живое общение этим всем не заменить.
Разумеется, когда публику отделяет от семидесятипроцентных скидок лишь тоненькая перегородка, начинаешь подозревать, что причины проведения мероприятия в многоэтажном магазине были в какой-то степени корыстными. Но за сырники с мёдом, цветочки вместо унылой петербургской одежды для мужчин и книжки это можно и простить. А за карандаши и блокнотики я могу простить ещё больше. И за белое, сияющее, как в фильмах про будущее космических кораблей, пространство второго этажа. И обстановка в целом: pop-up stor’ы сплошные, конечно, но тихо и по-домашнему. Так мотаться по залу, чтобы никто не трогал и было просторно, в ДЛТ у меня не получилось бы. И поскольку я не возражаю против приятной рекламы и мягкого воздействия, то я, вся такая лояльная, отправилась на первый этаж дожидаться позднего завтрака и переплачивать за визитницу ВЛО-ВЛО от известного японского специалиста по плиссировке.
